Тем, кто к Богу ближе всех: Лучший Друг - весёлый смех. Мехом он за нос щекочет, Озабоченно так, очень...

Так серьезно говорит: "Малышам огромный щит, Весь, весь, весь из шоколада... Из волшебного - для лада.

На щитах иль со щитами С горки в сказку с нами, с нами Не во сне, а наяву... Что смешного? Не пойму!"

---

Жизнь смертельно опасна, но чудо:
В ней, единственной, счастье повсюду!
Семья аистов издавна жила у нашей деревни «Старицы».

Аисты облюбовали водонапорную башню, стоявшую у самого леса. Большое гнездо и щёлкающий в джазовом ритме клюв различались издали.

Мой дедушка мечтал: «Хорошо бы, чтоб эти птицы Счастья облюбовали наше подворье». Две по-пытки оказались неудачными. «Видно, столб низкий и колесо мало» – вздыхал дедушка. В третий раз высота столба была почти такой же, как у водонапорной башни.

Колесо тоже было о-го-гошное! В конце сентября аист, сделав три круга над нашим домом, сел на колесо. Походил по нему. Затем стал исполнять необычайно красивый танец, ритмично переступая по колесу, и взмахивая великолепными крыльями. Вся наша семья, как зачарованная, созерцала это.

Прошло три года. Мне исполнилось восемь лет. Нередко, и не только от няни, я слышал: «Ты такой плохой!» Когда этим меня уж слишком сильно напрягали, я отвечал: «Да, плохой! Но ведь не весь, не весь, не весь!» Это слово – «плохой» – стало одним из моих имён. Другими моими «почётными» имена-ми были Б-р-р-р, а так же Пута-Ник. Но главное сокровенное имя моё было Б-р-р-р-жар-р-р. Этим име-нем меня удостоил дедушка после того, как я чуть не сжёг нашу прекрасную деревню.

С малых лет Зов огня неодолимо влечет меня:

Всякий костёр во мне пожар
Очарованья пробуждает.
Душа, танцуя, в нём играет – 
Невольница волшебных чар.
И я как будто сам не свой.
Огонь, пляши во мне и пой!

Рядом с нашим домиком возвел трёхэтажный сруб «новый русский». Балки из светлого смолистого дерева так чудесно пахли. А пушистая пакля, которой уплотняли все щели, словно молила: «Огня! Огня! Огня!»

Как я мог устоять?!

Когда дедушка заглянул в сруб, он уже весь тихо пылал, а я, пятилетний, стоял завороженный в этом храме огня.

Ветер был не слишком силён, а гостей в нашем доме хватило на то, чтобы балки сруба оказались лишь подрумяненными.

В ночь на двадцать четвертое июня¹ мне приснился вещий сон. В этом сне всё взаправду. Я прожил там много разных жизней. Все они были подготовкой – испытаниями… И вот, наконец, я принят в Звёздную Стаю.

Когда я проснулся, ночь сменялась рассветом. Пробуждение было радостным. Меня звали. Быстро оделся, тихонько, стараясь не разбудить родных и гостивших у нас друзей, вышел из дома. Вот я уже на высоком склоне перед заливным лугом. Он весь укутан густым туманом. Из этого тумана я слышу зов. Первые лучи солнца и лёгкий ветерок развеяли туман так, что я увидел луговину. А на ней!…

На ней… Этого я никогда не забуду. Стая аистов исполняла священный танец. Были только они и я… Затем они взлетели, покружились надо мной и…, превратившись в белых лебедей, взмыли к Солнцу.

В этот миг почудилось мне, что, как и в вещем сне, я прожил много жизней… да, прожил и… лечу аистом в свою Стаю… Вот и со мной уже произошло чудо преображения.

¹ Праздник летнего солнцестояния огня (земного и небесного). Это один из древнейших праздников многих народов, отмечаемый в ночь на Ивана Купалу (Иоанна Крестителя).

Костёр догорал. Одинокая сосна почти незримо царствовала над заливным лугом. Туман, танцуя, пытался, пока безуспешно, укутать костёр и нас. Он коварно баюкал, словно метель, заметая нас своими волнами.

Муза давно уже перестала рисовать. Она, уютно устроившись в бесчисленных кольцах Змия, погру-зилась в созерцание звёздного неба. Когда туман попытался помешать ей, она с ласковой укоризной тихо попросила:

– Не мешай, пожалуйста.

И он действительно больше уж не закрывал от Музы звёзды в этот вечер.

Змий и Альфа, словно зачарованные, смотрели на затихающую пляску огоньков костра. Альфа распласталась на земле, вытянув передние лапы и уложив на них свою прекрасную голову.

Миф, немного ошалевший от странствий в виртуальных мирах Интернета, подкрался к Альфе и начал упрашивать:

– Расскажи, покажи нам из своих прежних жизней самое-самое главное!

Альфа и глазом не моргнула. Казалось, что кроме костра ее сейчас ничто не интересует. Вот уже и Змий уважительно просит её:

– Сестрица, я знаю, что тебе трудно вспоминать, оживлять это, но ведь мы Друзья… Лучше будет одолеть беду, превратив её в твоё – наше богатство.

В ответ Альфа лишь тяжко вздохнула, содрогнувшись всем телом. И снова будто окаменела.

Тогда Муза, смеясь и плача, подбежала к опушке берёзового леса. Её босые ноги по щиколотки утопали в золотистых листьях. Они только облетели и, будто обрадовавшись Музе, продолжали лететь, кружась над нею, укрывая её лучшим золотом. Собрав большой букет, Муза подбежала к костру и воскликнула:

– Альфа, это наша жертва! Пусть те беды, которые ты оживишь, сгорят, испепелятся, как эти листья, и так они оживут в наших сердцах уже совсем иным – Бог-атством! Они укрепят нас и нашу дружбу.

Альфа поднялась. Внимательно посмотрела в глаза каждому из нас. Священнодействие началось.

Из почти померкшего костра, укутанного прекрасным одеянием яркой листвы, стали возникать танцующие видения. Все, как зачарованные, не могли оторвать глаз от последней пляски листьев. Нам чудился их тихий-тихий напев: «Жизнь и Смерть не враги, нет-нет-нет. От слияния их – Белый Свет!»

После этого Альфа очень озабоченно бросилась что-то искать в густой траве. Вот она появилась с красивой палочкой в зубах. Сразу стало ясно, что палочка вол-шеб-ная! Сомнений в этом совершенно не было, ибо в сознании всех нас одновременно прозвучало: «Теперь моя сестрица – Путе-Водица – введёт Вас в то, что Вы хотели узнать… в «Родные Сказы».

Путе-Водителя подружка – 
Путе-Водица я, друзья.
Вам, по секрету, т-с-с-с… на ушко:
– Со мной запутаться… нельзя!

Семья, семь-я во мне живёт…
Душист и сладок дикий мёд.
Змий – Муза – Миф – Собака – Кошка
Они во всех-всех понемножку…
И в Трикстере, и в Пута-Нице.
Вы хорошенько приглядитесь!

С детства всякие сказки вызывали у меня серую-серую скуку. Вернее, эта скуко-тища…скуко-тёща взвы-ы-ывала и вспрыгивала мне на шею, хватала за уши и старалась стукнуть мою голову о мою же коленку. На правой коленке от этого даже шишка образовалась. Левую она почему-то не трогала. Я, наверное, от этой шишки стал слегка прихрамывать. Хромота была почти совсем не заметна, но когда я поссорился в детском саду со своим приятелем Колей, этот Коля, словно поневоле, наслушавшись сказок о хромом чёрте, обозвал так меня. Кличка прилипла ко мне и еще больше укрепила нелюбовь к сказкам. Я, правда, огрызнулся, ответив картавому Кольке, произнёсшему «хромой», как «хрюмой»:

– Это ты – Хрю, а про меня не говори больше «мой» – «хрюмой»…

После этого я впервые горько плакал ночью… Грызла совесть… Ведь Колька-то мой Друг!

С четырёх лет я полюбил технику всякую. В четыре года нашел на строительстве метро чертежи, долго играл ими и, в конце концов, разобрался в них. Всё, что нельзя было рассчитать, испытать, повторить и улучшить, казалось мне случайным и ненужным. Себя я тоже улучшал стара-а-а-тельно. Хромота исчезла после долгих тренировок. Стройный, ухоженный и модный, я привлекал внимание девушек и женщин. Однако, кличка моя, словно тень, шла за мной по жизни. В людях я зорко подмечал то, что сами они старались не замечать и скрывать. Да, чем больше мной увлекались, тем сильнее я разочаровывался в людях, а собак я очень любил и… лес тоже. И чем больше узнавал собак, тем меньше мне нравились люди. Правда, в детстве я уважал свою младшую сестрёнку. Как только она научилась говорить, то стала называть меня Авва! У меня тогда были серебристые волнистые волосы до плеч. И все-таки на Святого Отца, Авву, я совсем не походил, но утверждал, что сестрёнка ? единственная женщина, которая пони-мает в технике. Я даже доверял ей опутывать проводами моего любимого зайца, без которого в постель не ложился.

Близилась защита дипломной работы в одном из лучших столичных университетов. Мой проект – солнечная электростанция в космосе – увлек меня так, что я почти ничего не замечал вокруг.

Однажды, словно пробудившись, я осознал, что еду на эскалаторе метро и что рядом со мной… Бог! Но, Боже мой, как он выглядел?! Маленький, очень щуплый, лет тридцати пяти. Небольшие щёточкой усики, про таких, как он, в народе говорят: «метр с кепкой». Но он был без кепки, а правая рука, поднятая почти вертикально, обнимала за талию длиннющую баскетболистку. Голова этого мужчины была чуть выше её бедра. Девушка обнимала этого насмешника, положив руку на его левое плечо. Я не мог оторвать от них взгляда… и не я один. У меня не было ни тени сомнений, что им очень хорошо друг с другом, и что Бог этот обладает очень большим чувством юмора, а порой он – насмешник, Трикстер. Это было тем более поразительно, что раньше я и мысли не допускал о реальности Бога. Да какой уж тут Бог в эпоху техноцивилизации?!

Мы подъехали к выходу с эскалатора, я привычно шагнул и… ощутил столь любимый зелёный покров. Босиком, в одних плавках, с модным рюкзачком за спиной и новенькой плетёной корзинкой я шел по опушке берёзового леса, не просто леса, не просто опушки, а той самой, любимой…

Вот сейчас будет зверобойная поляна, а за ней – лисичковая аллея. Так я называл лесную дорожку, на которой особенно красиво и обильно росли в июле лисички. Бог шёл рядом со мной. Теперь это была высокая, с серебристыми, как у меня в детстве, до плеч волосами, женщина. Мы долго шли молча, но это молчание не тяготило меня. Впервые я почувствовал, что могу высказать, ничего не опасаясь, самое главное.

Не могу объяснить, как это получилось, но, не сомневаясь, я назвал её Авва.

Я очень люблю лес и собак, особенно овчарок. Одна из них, бездомная, стала моим другом. Но вот с людьми, Авва, у меня… никак не ладится!

Волнуясь, я долго, сбивчиво рассказывал о том, как многие мои очарования неизбежно превращались в разочарования.

Авва не проронила ни слова, но как она смотрела на меня и как слушала! У меня было такое чувство, что вся она – глаза моей души.

Вот, уловив момент, когда пламя моего возмущения людским родом, вдруг перестало буйствовать, она перенесла нас в моё детство. Я – вновь чудный мальчик с серебристыми до плеч волосами, в белом нарядном костюмчике вышел из дома. Июль, очень тепло. Прошел сильный дождь. Я зачарованно гляжу в большую лужу и вдруг вхожу в образ… лягушки. Скоро выйдет мама, и мы пойдем в гости. Мне так радостно и хочется об этом петь… то есть квакать – ведь я же лягушка. И вот я уже в луже!… И ква-а-а-каю, предвкушая, как обрадуется мама моей песне. А вот и она. Да, действительно, глаза её широко распахнулись, она всплеснула руками: «Ну, ты… ну, ты… как свинья!» Я не выдержал и громко заквакал, то есть заплакал. Потом, когда мама меня вымыла, переодела и извинилась, я ей объяснил, в чем её ошибка. Ведь я же не хрюкал, а квакал. Мама, которая обожала меня, согласилась со мной.

Те, кто будут странствовать по «Родным Сказам» узнают, как я подружился с Аввой, и как Она испытывала меня. После долгих испытаний, необходимых для тех, кто сможет летать в Звёздной Стае, я решился спросить:

– Авва, в Звёздной Стае – лучшие из героев мудрых, а меня-то не зря с детства дразнили хромым чёртом.

– Земляне в таких случаях говорят, что лучший Ангел – бывший чёрт!

У сказки свой язык, своя манера,
Своя тропа, страна, и суть, и вера.

Из леса и поля – корзинка полна:
В ней Сказка живая трепещет,
И щёлкает клювом, и крыльями плещет,
Вот чудом уж в сердце она!

****
Где Родина сказок? – На Пыльной планете!
Оттуда, взаправду, все сказки и дети.
Все сказки от сказов рождаются тут,
Слова здесь крылаты, и искренна Суть.

****
На дождик слетаются лучшие Сказки,
Как с утками, с нами играют они.
Вот Чудо-Чудес смешит, строя нам глазки,
В воде зажигая цветные огни.

МУЗА–ЕСТЕСТВОИСПЫТАТЕЛЬ
Пока мы малышки – душа нараспашку,
У взрослых – и бронежилеты, и шашки.
Но что там в душе? Испытать ведь так важно!
Четыре мне года. Решила отважно:
Их души запрятаны крепко и круто,
Ох, даже бездушные есть почему-то.
Мне Бог помогает в отчаянной пытке…
Я выставлю пальчик и смело, с улыбкой…
Волшебную фразу: «Ти – кака!»
Вот этот смеётся, а этот – до мрака!
Бывают и слезы… коль доброе сердце,
С таким я играю, с ним можно согреться,
Душевным теплом одаряют они.
И сказочно-звёздные даже огни,
Хоть редко, но всё же в глазах их, порою…
Но это, пожалуй, уже не открою.
Бывает иначе: нахмурятся брови,
Холодная злоба в глазах… волной крови.
«Ах, ты, тра-та-та-та…», – и трах в лоб мне щелбан,
Ещё хорошо, что не вынул наган.
Не то, что в разведку – с такою душою…
Я даже квартиру ему не открою!

ТАЙНА ПЫЛЬНОЙ ПЛАНЕТЫ
– Что ты плачешь?
– Боюсь Рая! Скукотища там такая!
  Старец с длинной бородою,
  Вечно шаркая, за мною
  Строго будет наблюдать.
  Что, опять не так молюсь?
  Очень Рая я боюсь!
– Слёзки горькие утри!
  Я готов хоть до зари
  Правду всю про Рай… ведь, это…
  Это – Пыльная Планета!
  Там живут одни лишь дети!
– Ой, не может быть!
– На Свете детский – самый лучший Рай!
  Только правильно играй…
  Ты всю жизнь.
– А как? – По чести!
– Провалиться мне на месте,
  Лопну я три раза пусть…
  «Жди меня… и я вернусь!»1.
  Постараюсь так прожить,
  Чтоб с Пылянами дружить
  И играть с ними, пылая.
  Не боюсь такого Рая!

¹Это слова из знаменитого стихотворения К. Симонова, ставшие крылатыми.

****
Люблю, когда куют… уют
Так, чтобы счастлив был их труд.
Вот Бог огня танцует тут,
Фарфора чашечки поют:
«Вам Радость завтра будет утром!»
И верно, будит ото сна:
«Вставай, дружочек! Я – Весна,
Твоя подружка – Пута-Ница».
Не может быть! Мне это снится?!

Я ПРОБУЖДАЮ В СЕБЕ БОГА
Я пробуждаю в себе Бога…
Сегодня утром, на рассвете,
Глазами глажу волны моря…
Они ворчат всё тише, тише.
Только представьте это, дети!
И вот они уж еле дышат,
Ровнёхонько застыло море.
Вот так я пальчиком маню светило:
– Кат-кат… кати!
Красиво небо освети! –
Вот тут-то самая игра:
Пора-пора-пора-пора.
Волны, давай барашек стаи,
Я босиком по ним летаю…
По золотой дорожке, строго.
Вот так я пробуждаю Бога!

ВСЕГДА ПРЕМЬЕРА
Облака лакали свет,
Налакались и… к Закату,
Даже слов достойных нет,
Как волшебные котята.
– Вы не верите, ребята?!
Разыграли свой концерт.
Дирижёром Солнце было,
Да, волшебное светило.
Вместо палочек – лучами
Светомузыки, как в Храме,
С облаками, небесами
Дружно все играем сами!
Можно даже без билетов,
Можно и весной, и летом,
Можно осенью, зимою –
На концерт бежим со мною!
Ведь премьера здесь всегда,
Повторений – никогда!

МОИ ПОЛЁТЫ
Летать я раньше не умел,
Лишь ползал, как слепой котёнок,
Правда, без хвостика совсем,
Ведь человечий я ребёнок.
Вот прыгаю я, как лягушка…
На Солнышко, ну, хоть за ушко,
На Солнышко хочу взлететь:
Сын звёздной Родины я ведь!
И вот уже во сне полёты,
Совсем не страшно отчего-то.
Средь звёзд, на Пыльную Планету…
Там, у Пылян, пылает лето,
Там пылемени мне готовы,
А игры у Пылян все новы,
Там – совсем детская планета,
И нет там скуки. Славно это!

***
Туча круче-круче-круче…
Хму-у-урится и вдруг… ба-а-а-бах!
Только перед этим лучик…
Шмыг на землю! Ах-ах-ах!
Если туча очень хмура,
То совсем она не дура -
Очень плохо ей тогда.
Видно с тучею беда!
И со мной порою, так:
Стукнул Друга, словно враг.

Же-девчоночка

Посвящается Сафо*

Иго красоты моей
Ты прими, но не убей.
Ты лети, как я, чудесно
По траве росистой. Лестны,
Пусть же будут… и-го-го,
Мои чары для него.

^*Сапфо (Сафо) – древнегреческая поэтесса (родилась на острове Лейбос 612 г. до н.э.). Ее называли десятой музой, почитая, как величайшую поэтессу: известны ее статуи, изображения на монетах. Ее именем назван один из кратеров на Венере.

Я - водитель облаков
Облака взбивать умело – 
У-ди-ви-тель-но-е  дело!
Кораблями в океан…
Вот плывёт мой караван!
Взглядом их веду повсюду…
Вовсе это и не чудо.
Мне поют издалека
Облака: «По-ка, по-ка-а-а!
Пока в небе мы плывем,
Небо нам – родимый дом.
По земле, как затоскуем,
Дождиком к тебе… ликуя!»

Секре-ты
– Т-с-с-с… секрет, только на ушко.
  Папа, правда… я  – лягушка?!
– Да, лягаешь крепко очень!
– Что же ты так озабочен?
   Помурлычь и улыбнись…
   Ведь я знаю, что ты – рысь!

***
Облака: «Пока - пока!
Покатаемся мы с Вами,
Ой, схватили за бока!
Ой, уже мы… небесами.
Эй, ре-бя-та!  С нами, с нами!
Ну же, туже, же-ребята!
Горка неба так поката!
С этой горки, зво-о-онки, зво-о-онки,
Ка-а-атимся мы… же-ребёнки!
Катя катится и Вова…
Лужа… здорово… здорово!
С горки… в лужу… во весь дух
Кучей, все мы плюх-плюх-плюх!»

Мир дур-мур-мур
Лёжа на печи, Дурак ждёт,
Всю жизнь мечтает, млея:
- Сам польётся в рот мне мёд,
  Счастье бросится на шею.
  Заласкав, зацеловав,
  Скажет: "Самый лучший нрав.
  На руках тебя, на шее
  Понесу. Ты всех милее!"

Мир родных сказов
В светлой сказке всё иначе:
Здесь дурак, герой не скачут,
Околачивая груши.
Здесь люблю и жить, и слушать.
Верный Друг, смешно и грустно,
Странно странствует. Не пусто
Сердце всё его, богаче
С каждым шагом. Как иначе?!

Мир пылян
Нужно в жизни так пылать,
Чтоб опять, опять, опять
Никого не опалять.
Кто пылает так, тот - Знать.
Не испепеляй других,
И тогда Мир... счастлив, тих.
Затихая, так Стихии
Породят стихи... такие,
Чтоб без крыльев мы летали
В звёздно-сказочные дали.

Мир зла - добра
А вот этот мир хитрее:
Всех на Добрых и Злодеев
Делит сказочный герой.
Чёрно-белый мир такой:
Главные в том мире сласти -
Загрести побольше Власти,
Чтобы тыкать, кому хошь:
"Ты есть зло, и тля, и вошь..."
И чтоб всё перед тобой:
"Ты - Спаситель наш, Герой!"

Мир воинственного воя
А вот сказок мир иной:
Здесь воинственный герой,
Самый бедный, очень гордый
Бьёт немыслимо рекорды:
- Вы - враги! Всех - как капусту -
  Чик-чик-чик, легко... и пусто!
  Теперь можно, наконец,
  И с невестой под венец.
  Раз богата, то красива -
  Пир горою всем на диво.
  На горе, а не на горе
  Жизнь всю пировать. Мне море...
  Да, мне море по колено,
  И я царь на всей Вселенной!

– Брат, зачем ты топчешь лужу?!
 – Луже я готовлю ужин.
   Коль её не потоптать,
   Она не сможет хо-хо-тать…
   Может от скуки умереть,
   Это луже вредно ведь.
   Ой, опять просит топтаться,
   Шлепайтесь все в лужу, братцы!

****

А сегодня я цып–лёнок!
Жил в яйце ещё вчера,
Но набрался всё ж  силёнок…
Клюнул… тр-р-рах, ура-ура!
То есть, пи-пи-пи, конечно,
А потом и… ко-ко-ко.
Быть цып-лёнком нелегко,
Но нельзя ж в яйце мне…  вечно!

****
Я лягу лягушкою
В лужу на брюшко,
И песню от радости я запою.
Такую… что в луже со мною Зарю,
Ребята, увидите. Да, слово Чести!
Скорее ко мне… и увидим всё вместе!

ГРОМЫХАЮЩАЯ ТУЧА
Взрослым не хочу я стать!
Взрослым некогда играть.
Они не могут воплотиться
В змия, льва и даже в птицу!1
Кем бы… мне бы стать теперь?!
Был уже я страшный зверь.
Ура-а-а! Я буду… об-ла-ком.
С ним давно уже зна-ком.
Вот из облака стал ту-у-учей,
Очень грозною, могучей.
Громыхнул и… дождь опять.
– Сынок! Зачем же дождь… в кровать?!

1Я, играя, уже птица…
Ой, как страшно приземлиться.
Хорошо б, но не умею.
По-мо-ги-те птице-змею!

****

Гад не может догадаться…
Недогадливый какой!
– Гады, гады, где ж Вы, братцы?!
– За рекой мы, за рекой! ? 
Просят гадов погадать1,
Но, с три короба не врать!

1Этимологическое родство слов «гад», «гадать» 
подтверждено.

ТАК МУРЛЫЧЕТ ПУТА-НИЦА

Спит в кроватке Слава славно,
Улыбаясь так забавно.
Спит и видит славный сон:
По уши в меня влюблён!

Так горят от счастья уши…
Да, поджарились, но кушать
Их пока всё же не буду,
Лучше разобью посуду.

Тр-р-рах об стенку!
Зво-о-онко, зво-о-онко…
Превращу его в девчонку!
Славная подружка!
Так вот сберегу я ушки.

А пока, мур-мур-мурлыча,
Отгоняю стаи птичьи.
Слава мой не для ворон!
Полетит не с Вами он.
Чрез века до Звёздной Стаи
Мы со Славой полетаем!
Чтоб Мир Сказок всем ребятам
Был весёлым и богатым!

Так мурлычет Пута-Ница.
Быть серьезной она тщится.
И смешно меня когтит,
Думая, что Слава… спит.

ВЫСОКА ПОКА ОГРАДА

Мама, правда, же-ребёнок
Я совсем такой, как надо?!
И-го-го! Мало силёнок…
Высока пока ограда!

ВХОЖУ Я В ОБРАЗ

Вхожу я в образ глубже, глубже.
Вот только лапки уж над лужей…
И вот уже ква-ква-ква-квакаю я!
А мама не ценит: «Ну, ты… как свинья!»
Так грустно, обидно, однако,
Ведь я же… не хрюкал, а… квакал!

Только тогда, когда душа Бабушки покинула нас, я почувствовала, как я люблю её. Порой мне чудился звук, похожий на разрыв струны. Так очень редко бывало при самой лучшей игре папы на скрипке, когда он и дядя Альберт Швейцер исполняли Баха. Но теперь струны рвались в сердце моём! Сначала это было часто. Боль была так сильна, что даже любимая чёрная кошка Клякса стала молиться за меня…

Прошло три года. Однажды ночью я вдруг почувствовала радостное прикосновение родной руки.

– Ой, счастье моё, какая ты стала сильная! Ты задушишь бабушку в своих объятьях.

– И тогда у наших душ вновь будут нераздельно-неслиянные крылья?!

Мы ещё не успели разорвать венок объятий, как всё чудесно изменилось и вокруг, и во мне самой.

– Ой, бабушка, как это, где мы?

– На Земле, при жизни, на этом Белом Свете наш мир называют Раем, Нирваной, Островами Счастья.

– Бабушка, а почему я нередко чувствую и вижу, что Наш Свет не очень белый?

– Да, сердце моё, порою, Земной Свет даже очень не белый… Я молила Бога, и Он одарил меня счастьем жить здесь, участвуя в просветлении земного. Сегодня у нас особенный праздник. Древние Боги-суры и самые древние Боги-асуры дают «Концерт рассвета».

– Бабушка! Это премьера?

Бабушка засмеялась:

– Конечно, звёздочка моя. Необычайное никогда не повторится, и всё-таки, это – древнейший, вечный обычай.

– Так это обы-чай не-обы-чай-ного?! Бабуль, а чай будет тоже не-обы-чай-ный?

Бабушка, смеясь, поцеловала мои глаза. Я с самого раннего детства получала от этого невыразимую радость.

Словно тихий ветерок пронесся в моих мыслях. Я вся была охвачена предчувствием. Сейчас Это начнётся. Мы оказались на высоком берегу у нашего необъятного заливного луга. Ночь была очень ясная. Чёрное, как моя кошка Клякса, небо было вышито узорами звёзд. Я вглядывалась в них. Они притягивали меня, и внезапно я стала различать их голоса, а затем музыку и пение. Только теперь я увидела сходство этих небесных узоров с теми, среди которых мы так любили бродить с бабушкой по июльскому многоцветию нашего луга.

Речка Шаня чуть слышно прошептала Омуту: «Сейчас начнется!» И вот луг заклубился все более плотным туманом. Его волны, как морская пена, стали лизать ноги бабушки и мои. Вдруг из этой пены показался чёрный хвост. Клякса нежно потерлась головой о мою ногу и сказала: «Оглянись!»

Край чёрного неба начал светиться, расцветать. Такого цветка я никогда не видела и даже в сказках не встречала. Он был похож на волшебную птицу, крылья которой, обнимая почти полнеба, тихо плескались, создавая музыку. Она напоминала мне ту, которую исполняли дядя Альберт и мой папа. Только теперь каждый цветок нашего луга, и речка, и звёзды, и сердце моё звучали в лад, наполненные Бахом.

Вот мощь крылатых взмахов нарастает, краски рассвета все ярче. Меня вдруг, как стрела, поражает мысль: «Ведь это счастье вот-вот кончится. Неужели я никогда больше такого не увижу, не услышу, не переживу?».

Клякса взлетела мне на плечо и, обвив хвостом шею, пропела:

– Закрой глаза… От-кры-вай!

Цветок рассвета преобразился: глубина и неожиданность красок создавали такую гармонию, что, казалось, вот-вот не выдержу, умру от счастья – ведь красивее уже не может быть.

Вдруг я почувствовала нежное дуновение, возникшее совсем рядом со мной. Взглянув на бабушку, я увидела, да, только теперь, впервые, её крылья. Они тихо плескались в такт музыке рассвета.

– Душа моя, концерт завершился и нам пора попрощаться.

– Но мне никогда, нигде не было так хорошо. Бабуль, бабуль, а скажи хоть на прощание, если можно, отчего здесь всё самое родное, любимое: и луг, и Омут, и Клякса?

– Без Родины и Рай не Рай!

– Бабушка, здесь было так хорошо, здесь было так чудесно оттого, что суры и асуры помирились? А люди теперь тоже помирятся между собой и со всей Природой?

– Даже Богам на это понадобилось не одно тысячелетие.

– Ой, бабушка, я чувствую, что сейчас всё закончится. Вот уж слёзы катятся по моим щекам, но как же мне вновь побыть с тобой?

– Первую дверь на пути ко мне ты откроешь, войдя в "Живую меру":

Закатом тучи в грозный час,
Как крылья бабочки, расцвечены.
Прощай, любимая,
Пусть нас Смерть разлучила.
Но навечно ли?

Вторую дверь поможет открыть:

Не покидай меня, родная,
Не покидай, не покидай!
И проводи меня до края
И за предел, где кончен край.

– А третья, как же третья дверь?!

Но плотный туман уже окутал бабушку, и лишь пальцы, родные пальцы, чуть дрожа, ещё прикасались к моей руке. Я успела их поцеловать. И они как будто истаяли…

Здравствуй, кролик, кроткий лик,
У-ди-ви-тельные уши!
Как ты вовремя возник,
Чтобы байки мои слушать.

ЗОВ ЛУЖИ
Зовёт Лужа: «Мальчик нужен,
Чтобы шлёпал он меня.
Без него как без огня.
Ой, скорей-скорей-скорее!
Облачко не хуже Змея
Огнедышит на закате!
Шлёпай, Вова, шлёпай, Катя,
Шлёпайте, да хоть по шею.
Облачко как мёд! Нежнее…
Даже в сказке облаков
Лучше нет. Мой Змей таков!»

САЖАЮ САЖУ
Сажа в гости… Я сажаю…
Сажу и всех саженят.
Вот расселись и галдят.
Ну-у-у, саженный вышел сад!

****
Иду. Плывут навстречу уточки:
– Привет, привет! Мы – твои шуточки!
Плывут и крякают кряжисто:
– Шути и глубоко, и чисто,
Добро, и весело, и смело,
Чтоб долго шутка не истлела!

****
Лечу на бараньем матраце,
Ведь мы с ним – два сказочных братца.
Он блеет: «Бе-бе-е-е, ковры-самолеты,
Ведь, правда, скучны до зевоты?
А нам с тобой тучки и небо
Нужнее конфеты и хлеба».

****
Ой, опять-опять-опять
В небе будем мы играть!
Этим веником могучим
Пышные взбиваем тучи.
Облачков кудрявых стаю,
Чур, я первый погоняю!
Муза, зажигай Закат.
Как он красочен, богат,
Пробуждает во мне Бога,
И его сегодня много!
Поиграй со мною тоже
И будь Другом моим, Боже!

****
Пришла кошка. Понемножку
Замурлыкала, запела.
Исцеляет меня крошка:
Сказку сказывает. Де-е-е-ло!
Вот она уже Богиня –  
Храм возводят в её честь –
И в волшебном звёздно-синем
Одеяньи она здесь.
Вот она уже крылата,
К звёздам весело летит,
Нас зовет: «Скорей, ребята,
Про-буждайтесь все, кто спит!»

****
Лягушонок поёт: «Лягу
На животик и на спинку,
Ведь так сильно жмут ботинки,
Жмутно-мутно-поминутно.
Помянуть, помять их, что ли?!
Иль голышеком на волю?»
Дождь зовёт, звеня по лужам:
– Ляга, Ляга, ты мне нужен!
  Что за лужа без лягушки?!
– Лыжи навострить… иль ушки?!

ЩИ ИЗ ТОПОРА
Щи варить из топора
Научиться Вам пора.
Для начала все в пуху
Изваляйтесь, чепуху
Нарубите мелко-мелко.
Дети, чепуху – в тарелки,
И несите, и несите, и её трясите в сите.
Сити – город по-английски.
Чепухой натрите виски,
Обожать Вас будут киски,
А натрете Вы виски -
Будете вы всем близки.
А топор?! Он с давних пор
Пусть кипит… во весь опор.
Мастер «щей из топоров» -
Мастер одоленья Скуки!
Я в разведку с ним готов,
Можно даже и на муки*,
Если муки из муки
Белой с чёрным черносливом.
Это будет даже мило.

МЫШКА МАША БЕЗ ВЗАИМНОСТИ
– Так трудно нам любить взаимно, – 
Промолвил кот, глядя умильно
На мышку. Он по горло сыт
И, лапкой с мышкою играя,
Вздыхает: «Вот Любовь какая:
Я  Машеньку люблю до гроба!
Ах, если б мы  взаимно, оба!
Маша, влюбись же в меня жутко!
Это полезно… для желудка!»

ЭТЮД ЗАКАТА
Вот на форточке, в окошке,
Две мои подружки–кошки…
Ждут, когда концерт заката…
Сядем рядышком, два брата,
И закатимся мы… песней.
Подпевайте! Так чудесней!

ВЕ-РЁВА-ЧКА
– Вера, Верочка, Ве-рёва-чка,
  Что ревёшь ты горько так?
– Моей Кукле – горе, горечко -
  Хвост завили… Просто мрак!
– Вера, Верочка, Ве-рёва-чка,
  Что так горько ты ревёшь?
– Как же, как же – горе, горюшко -
  Обижает Кукла: «Врёшь, -
  Говорит, – всё вьёшься, вьёшься,
  Без конца всё ты смеёшься».
– Вот и… сглазила… Я плачу!
  Мне нельзя теперь иначе!

Посвящается дочери

****
У-у-у-у-у-у-у,  у-у-у-у-у-у-у,  у-у-у-у-у-у-у,
Терпеть больше не могу-у-у-у!
Папа, бабушка… и вы?!
Да что ж вы все… без головы?!
И без сердца?! А-я-яй!
Всё запомню… невзначай.
И все… голову мне мыть?
Остается мне завыть…
И завою… громче грома.
Да есть ли совесть в этом доме?

ЛУННАЯ ЗАГАДКА
В зеркало гляжу я Пруда.
Правда-правда, вижу Чудо:
В Пруду плавает Луна,
Горько плачет: «Я одна!»
И… не тонет. Ей до дна
Хочется нырнуть. Однако,
Там черно, боится Мрака.
Очень жалко мне Луну,
Одинокую, одну.
И душа моя, как птица,
С неба ей несёт сестрицу.

ЛАЮЩИЕ ЛЫЖИ
Тем, кто к Богу всех-всех ближе,
Нужны… лающие лыжи,
Те, что радостно оближут
И несутся с горки тоже.
Дай нам эти лыжи, Боже!

ПОСАДИЛ Я КОЛ… КОЛДУЕТ
Посадил я кол. Колдует…
Хо –о-о-лодно и о-о-о-чень дует.
Дует так, что по волнам
Вол, волнуясь тут и там,
Словно курица, несётся,
Даже солнышко смеётся.
Ой, от смеха мех пылает,
Пыль, как пёс, призывно лает.

КАК ПОХУДЕТЬ: РЕЦЕПТ УЖА
Весь мир желает похудеть!
Лишний вес так тяжек ведь.
Толстым быть, ох, некрасиво!
Ужа стройность – это диво.
Был когда-то уж как мяч:
Толстый, круглый, прыгал вскачь,
С боку на бок жил, катясь.
Всем доволен был, как князь:
Ни начала,  ни конца…
Всюду место для венца.
Но влюбился он в девчонку.
– Я хочу, чтоб был ты тонкий,
  Гибкий, словно прутик звонкий,
  Чтоб пролез в любую щёлку.
  Был подстать своей девчонке.
Да, Любовь сильнее смерти.
Вы не верите? Проверьте!
Я решился и тянулся.
Даже Солнцу улыбнулся.
И за подвиги такие
В дар – две метки золотые
Вместо прежнего венца.
Вот рецепт мой до конца.

СОБЕСЕДОВАНИЕ: КОТ – КОШКА – БАТАРЕЯ
Кот и кошка в холодной комнате улеглись,
обняв лапами горячую батарею. Кайф!
– Люблю мечтать, на звёзды глядя
И против шёрстки тебя гладя…
– А я люблю… на батарее…
На бреющем полете рея,
Крылами поводя чуть-чуть
И наводя на мышек жуть…
А батарея им в ответ:
– Да, вам со мной и горя нет!
Обвейте лапами бока,
Хвостами бейте Вы пока.
Звёзды из глаз засеют небо!
Пусть говорят, что это – Небыль!

ЕЛИ СКАЗОЧНО БЕЛЕЛИ
Ели сказочно белели.
Усмехались их меха:
Надо-ели, надо-ели,
Еле мы дождались, да,
Когда нега-снега сладко
Гладит нас волшебной лапкой!

ОХОТНИК НА КОН-ФЕТЫ
Я охотник на кон-феты.
Попадает мне за это,
Но крадусь я осторожно,
Где нельзя и невозможно.
Нахожу стада и стаи…
По-едаю, по-едаю,
От блаженства чуть не таю.
Шоколад! Вот это да!
Ведь стадам из шоколада
Всякая охота рада.
Шоколадного коня
Я добуду для себя.
Он ведь солнечно-молочный,
Будем с ним дружить мы очень.
Шоколадный мой дружок,
Не завидуй – будет шок!
Лучше чинно сочини
Ты себе коня Агни,
Шоколадно-огневого,
Лучше нет коня такого!

НЕБЕСНЫЙ ПРУД
Лебединым пухом облака,
Словно одеялом… весь небесный лик!
Я – котёнок… лак-лак-лак-лакал…
Пруд живой голубизны возник!

ПАФНУТИЙ МУРЛЫНЫЧ
Для оживления повешенных… носов, 
И запиранья на засов всех сов,
Для завивки кренделями всех опущенных хвостов…
Ну-ка, становитесь сами дружной стаей лучших псов!

БЕС-ПОКОЙНОЕ ДИТЯ
Я – дитя, живу шутя,
И во всё, во всё играя,
Оживляю не для Рая,
Просто так, ради чудес.
Я и сам ведь – детский бес!

****
А я Светку победил!
И теперь… словно без Света.
Грустно: будто среди лета
Дождь осенний зарядил.

****
– Нет терпения… терпеть! ?
Мёду говорит медведь.
– Очень вкусно пахнешь ведь! ?
Запустил всю лапу в мёд,
И опять медведь ревёт.
И опять ревёт медведь:
– Очень вкусна лапа ведь!

****
Играя в прятки, я себя ищу:
Нет под диваном, под подушкой…
Робею. Страшно. Вот уже пищу,
И градом пот, и душно.
И Град мой рад:
– Ты слишком трусоват,
  Нельзя жить в городе такому.
  Отдам на воспитанье… Грому.

****
Я – кошка. Образец свободы
И красоты я образец.
Мне Храмы строили народы!
Целительница я Сердец!

****
Вруша врёт и не смеётся:
«Вот уж я на дне колодца,
Вот уж я на дне верхом,
Дню приятен даже ком,
Если это я, комдивом.
Вам не верится? Вот диво!
Обличаете: вру всуе.
Что Вы?! Это я воркую.
Даже вор и ворон тоже
Рукоплещут: «Ты, о Боже!
Ах ты, Боже мой, врунишка,
Самый лучший наш сынишка».

ИСПОВЕДЬ ХУДОЖНИКА
Правда-правда, страшен очень
Нарисованный вампир!
Вот он смотрит прямо в очи,
Нипочём ему весь Мир -
Весь его готов он съесть.
Страшна так вампира месть.
Никогда больше не стану
Рисовать его. Так странно:
Мы ведь даже не знакомы, 
А он уже совсем… как дома!

ОСОБЫЕ ОТНОШЕНИЯ 
По особому относятся,
Если носят… чепуху,
И несут… и грустно косятся,
Будто нос… весь-весь в пуху.

****
– Бу-бу-бу, – поет бугай.
– Ой, нет, мама, не ругай!
  Я по гаю и по лугу,
  Хвост задрав, лечу с испуга.

Я БЫЛ БОГОМ
Я был Богом,
Когда Гога укусил меня за ногу.
Очень больно укусил.
У меня хватило сил
Улыбнуться и сказать:
– Ладно, Гога, дай-ка пять.
  Мстить, кусать тебя не буду
  И дразнить тебя Иудой:
   Наша дружба крепче будет.
   Хочешь? На, кусай опять.
Гоге хочется обнять,
Но, стесняясь, он бормочет:
– Укусить? Нет! Нужно очень!
  Мой мобильник, он… нежнее,
  Тресни им меня по шее…

НЕ ЗА ТАК
Я мечтала быть собакой…
Гав-гав-гав, не хуже пса.
Хвостик кренделем. Однако,
Обещала мне лиса,
Обещала не за так:
«Ляжет лишь кромешный мрак
В… полдень снежный среди лета,
Ты… цыпленка мне за это.
И… потом-потом-потом
Будешь ты… вилять хвостом!»

МОЯ МЕЧТА
Я уже почти собака!
Гав-гав-гав, увы, однако…
Хвост отсутствует совсем!
О-печа-лилась… не ем
Ни печенья, ни конфеты.
Мне теперь не в радость это,
А когда хвостик калачом,
То всё собачке нипочём!
На хвосте… хоть в луже сидя,
Мягко, круто и тепло.
Кто с хвостом меня увидит…
Вот, девчонки, повезло!
Улыбнется хвост тогда…
Друг я верный навсегда!  

МОЙ ВЫБОР
Я решил: скотиной надо,
Буду предводитель стада,
Скотного двора владыка,
С крыши петь я буду дико!
Пусть же храмы… в мою честь,
Потому что Бог я есть!
Но сказала мне тут кошка:
– Образумься хоть немножко.
  Чтоб взаправду Богом стать,
  Нужно с каждым пострадать!

ЧТОБЫ В ЖИЗНИ МЕНЬШЕ ПЛАКАТЬ
Ой, размечтался мой воришка:
– Хорошо бы… вором стать!
Говорят все тятьки: "Тать,
У тебя такая стать!"
– Ну, сынок, ну, это слишком!
Оставайся уж… воришкой.
Так устойчивей, однако…
Чтобы в жизни меньше плакать!

БУЛЬ-БУЛЬ-БУЛЬ И… ВОРКОВАТЬ!
– Ой, давайте же играть!
– А во что? – А-а-а… будем мы… ковать!
– Как, когда, и где, и чем?
– А-а-а… легко это совсем!
  В рот воды вот так… набрать…
  Буль-буль-буль и… вор-ковать!

Я – ПЕС*
Я – Пёс, писатель по природе,
Писать люблю я на коре,
Читают с интересом вроде.
Не всё понятно детворе.
Но и у Вас, людей, подобно,
Вам только вот рукой удобно...
Так, видно, Бог уж Вас судил:
Вам трудно... писать без чернил.

*Этимологическое родство слов "писатель", 
"пёс", и «писать» (мочиться) подтверждено.

АВТОПОРТРЕТ
Хвостик кренделем завил,
Настроенье – Солнца выше!
Альфа права: я так мил!
Не поехала бы… крыша.

СЫРО ДЫРО
Как приятно… когда сыро…
Когда очень много сыра,
Тогда сразу… ныр туда.
И ура-ура-ура!
Я там – сырная дыра.

ИС-КЛЮЧ-ЕНИЕ
Самое лучшее приключение -
Не печенье и не варенье,
А совсем-совсем иное…
Не пугайся! Оно не злое,
Оно – странное Ис-ключ-ение.
Вот прислушайся: крылышки Гения…
Ключ* волшебный в его руках…
Одолеть, чтобы в странствии страх.
Всё, к чему этот ключ прикасается,
Очень радостно вдруг улыбается!
Остается мне лишь пожелать:
Только так все Сердца открывать!

*Этимологическое родство слов «ключ», 
«приключение», «исключение» подтверждено.

УТОПИЯ
Утопия желает утопиться,
Но места подходящего всё нет.
– Тогда я брошусь в небо, словно птица, -
Кричит она… и ждёт, и ждёт ответ.

НЕ С «ТОЙ НОГИ»
Я «ту ногу» потерял,
Видно, очень плохо спал.
И теперь не с "той ноги"
Каждым утром… Помоги!
Помоги, мой Ангел-Бог,
Я, не с "той ноги" так плох:
Всё немило, всё не так,
Самому себе я враг.

ПЛОХОЙ
Я очень плохой,
Мне так стыдно порой!
Но как я узнаю вкус чая,
Когда я без чая скучаю?!
Наверно, от-чая-нный очень тот чай:
Опять напроказничал я невзначай.

****
Рок рокотал-рокотал и… родил
Сыночка. Дал имя ему: К–РОК–ОДИЛ.
Хорош он, хорош. Только зелен уж очень
И крупные слезы веками из очей.
Обидно: веками не зреет никак.
И крупные слезы уныло: кап-кап.

****
Гуляли с дедушкой по лесу.
Мечтал я: встречу вдруг принцессу -
Лягушкой, феей иль змеёю.
Ах, всё равно, лишь бы со мною
В покоях царских пировала
И руки мыть не заставляла.
Но вместо принцессы – комар-кровосос.
И больно, как шилом, вопрос.
Смеётся и колет вопросом своим:
– А хочешь, мы в сказку с тобой полетим?
– Как в сказку? Какую? Там страшно иль нет?
Хохочет комар, и я слышу ответ:
– В той сказке слова всегда новы живут
  И всё оживляют. Таков у них труд!

ЖАТВА
Жать, конечно, нужно лёжа!
Жатва ведь на что похожа:
Это косы и... косички,
Травы буйные и птички,
Это солнце на восходе.
Сон тогда так сладок! Вроде
Спишь и... будто бы летишь!
Да, летучая я мышь,
Косо на косу гляжу
И лежу-лежу-лежу...
Сладко так косить мне лёжа,
Но из личика вдруг... рожа!
Да Вы не бойтесь так, немножко…
Просто рожица... и рожки!
Говорят, коль так трудиться,
Вырастут ещё копытца
И завьётся хвостик сзади.
Всё... залягу я в засаде,
Может, лучше в зоосаде?

****
Уж поужинал: "Да, славно:
Сам себя я съел! За-бав-но!
В жертву сам себя принёс!"
И хохочет уж до слёз.

****
Мечтаю я в ком-то из Вас пробудиться
И к Пыльной планете умчаться как птица.
Я – Муза и Миф, и Земли древней Змий.
Мы радости сеем в Мир сказочный сей!

ДУ–РАЧОК
Я, ду-рачок, да… верю в чудо:
В детстве не зря «клешнёй» дразнили,
Но отчего же всюду-всюду
Я чую сказочные Были?!

Начала нет и нет Конца
В загадочной Судьбе Яйца.
Кто этой Тайны Сердцевина?!
Я - Золотая Середина.
Жизнь каждая - Яйцо такое.
Оно - не "Зло - Добро" - Иное.
- Но как же Счастье отыскать?!
- Пускайтесь в Странствие опять!
  Пусть Счастье, что в Яйце таится,
  Вдруг в Птицу Счастья превратится!

Уже начал зацветать лён, а курочка Ко-Ка всё ещё высиживала цыплят. Хозяйка и в этот раз очень о ней заботилась: гнездо из хорошего сена в тихом месте. Рядышком миска с водой и отборная пшеница.

Ко-Ка оказалась очень хорошей мамой. Перед этим она уже высидела за двадцать один день восемнадцать весёленьких золотистых цыплят.

Два яичка оказались болтунами. Однако Ко-Ка старалась высидеть и их.

Ночью хозяйка осторожно подменила болтуны и подложила новую партию яиц.

Ко-ка заботливо поворачивает лапками яйца и, распушившись, греет их своим теплом и не только теплом тела.

За несколько дней до того как цыплята начинают проклёвывать скорлупки своих яиц, Ко-Ка начинает беседовать с ними.

В этот раз случилось совсем необычное. Оставалось целых три дня до первых поклёвов по скорлупкам. Немножко погуляв, сделав свои дела, попив свежей водички, поклевав лучшей отборной пшенички, Ко-Ка погрузилась в любимые сны-видения.

Вот, захлопав крыльями, трижды прокричав: «Ко-Ка, Ко-Ка, Ко-Ка», она взлетела и, пролетев почти пятьдесят миллионов лет, оказалась… на своей Прародине.

Здесь она также заботливо сидит на яйцах. И вдруг слышит:

– Мама, поговори со мной!

Ко-Ка заботливо и терпеливо объясняет: еще рано, не время. Вот через три дня начнём разговаривать. А в ответ ей:

– Мне лучше знать, когда время!

– Как это, как это, как это?! Ведь я – мама, а ты ещё даже не цыплёнок. Яйца курицу не учат!

Но, Даже-Не-Цыплёнок в ответ:

– Очень плохо, что Вы, куры, у нас не учитесь. А пора бы Вам понять, что Вы вовсе и не старше нас, яиц.

– Как это, как это, как это?!

– А кем ты, мама Ко-Ка, была до того, как стала курицей?

– Цыплёнком была.

– А до того?

– Яйцом.

– Вот в том–то и дело! Так разве ты старше меня – яйца?!

Честная Ко-Ка озадаченно задумалась. Думала она, думала, думала, пока не вывела всех цыплят. А вот потом… она вывела их и повела к старому-старому огромному дубу. Он рос у берега реки Шачи. Рос и любовался неоглядным полем льна.

Светло-голубые глазки льна совсем раскрылись, и казалось, что это само небо укутало землю, играя с ней голубыми волнами.

Ко-Ка порылась под дубом, нашла среди старых желудей несколько очень вкусных червяков, не ожидавших такой гостьи.

После этого Ко-Ка вежливо обратилась к Дубу:

– Молодой человек, Вы занимаете высокое положение. Будьте добры, помогите мне, простой и необразованной, понять, кто был раньше: курица или яйцо.

Дуб снисходительно вздохнул, зашелестел листвой и терпеливо объяснил:

– Ко-Ка, видишь: сколько желудей на моих ветвях и веточках. Их много, а я один. Я их породил! Разве это неясно?!

Но тут возмущённо зашумели жёлуди:

– Зазнался! Забыл, кем ты был? Как не стыдно? Ведь ты из жёлудя вырос.

Ко-Ка долго слушала их спор и, не дождавшись лада-согласия, пошла к льняному полю.

– Господин Лён, ты так прекрасен. Помоги простой Ко-Ке понять, кто же был вначале: яйцо или курица, жёлудь или дуб, зёрнышко или ты, Лён?

– Ах, госпожа Ко-Ка, ты не одинока. И я, как и ты, не знаю, кто же был в начале. Да, не знаю и от этого, порой, сильно тоскую и скучаю.

– Кто же нам поможет?! Может, ты, Сказка?

И тут к ногам Ко-Ки, весело подпрыгивая, подкатился сказочный мячик.

– Ко-Ка, где у меня начало, где у меня конец?!

При этом шалунишка так весело хохотал, что покатывался от смеха.

Но тут подошёл красивый, гордый и очень важный Петух. Он так сердито клюнул мяч, что тот подпрыгнул и ойкнул от боли. Петух заявил:

– Очевидно всем и так… этот мяч – Круглый Дурак. У всего Начало есть. Без него ни жить, ни есть. Я – Начало Дня и Ночи.

КУ–КА–РЕКА! Ясно очень всем… и если Я, Петух, запел, то пришла пора для дел. Это вот и есть НАЧАЛО!

Всем все ясно? Всё молчало… Вдруг, неясно нам откуда, может это просто чудо… тихо-тихо прозвучало:

– Сказка была всегда, - 
Так сказала Звезда.
Эта Сказка Меня пробудила.
В лучшей Сказке – великая сила!
Вот лучится она и, играя,
Гонит грусть. Это сказка такая!

Петух, сердито взглянув на госпожу Ко-Ку, спросил:

– Это Ваши проделки, уважаемая Ко–Ка?

– Господин Петух, да как же можно?! Да я такое не то, что сочинить и произнести, я это и помыслить никогда не смогу.

– Я «режу» правду-матку всегда «прямо» и «вслух». Я пробудил все мировые религии.

– Вы их не только пробудили, но и сделали вполне мужскими.

Петух, ужасно обидевшись:

– Ах, Вы так… не почитаете… Ну, ладно. Теперь Ку-Ка-Рекать с утра не буду! Вот не рассветёт, вот солнце не взойдёт… вот тогда…

Шар так покатился от смеха, что не выдержал и… лопнул!

Петух, глубокомысленно поковыряв разрывы мяча мощной лапой, изрек:

Вот и Начало нашлось, а вот и Конец… Видите, госпожа Ко-Ка, зря этот Круглый Дурак, Царство ему Небесное и Земля ему пухом, насмешничал надо мной, Пробуждающим.

В ответ честная Ко-Ка, вздохнув, задумчиво:

– Господин Мяч, конечно, не дурак, хоть и кругл, без Начала и Конца, но и господин Петух по-своему прав.

Тот, кто искренне верит – искрится!
И, порой, просветляет нам лица.

Во что верую свято, то – Свято! 
Вы не смейтесь над этим, ребята!
Осмеять Вы не смейте святыню! 
Грех великий… всегда так и… ныне.

Но, вот:

Из праха вдруг Круглый Дурак вновь восстал,
И весь он светился, и был он не мал.
Он Солнышком Ясным стал снова…
Началом, Концом иль Основой?!
Ищите Основу в себе Вы всегда!
Не скучно, а счастливо жить Вам тогда!

ЭПИЛОГ

Хоть конца и нет, но, в конце концов, сказочный Мяч, влюбившись в Альфу, превратился в красный мячик с музыкальными бородавками. Они, эти чудесные бородавки, когда хотели, то воспроизводили мелодию полюбившегося мячику существа. Мячик так ловко подкатился к Альфе-Пальме, что она его полюбила. С этим мячиком она всем детям еще больше мила!

Вот поглядите на них!

Баловник Мячик невидимыми бородами бородавок щекочет Альфу, чтобы она тискала его. Мяч дирижирует хором бородавок. Первую часть песни прослушала только Альфа. Удостоверившись, что баловник Мяч в этот раз поёт вполне приличную песенку, она включила звук. Теперь и мы слышим:

Курочке Ко-Ке
Так одиноко…
Вся истомилась загадкой яйца:
Нет там Начала и нет там Конца.
Милая, чудная Ко-Ка,
Будет отгадка до срока.
В русской печи, из печали,*
Я испеку, чтоб вкушали…
Дети её, чтобы Сказка
Развеселила Вам глазки!

* Этимологическое родство слов "печь" и "печаль" подтверждено. 
(См. Приложение)

***
Устала талая водица,
Мечтает в птицу превратиться
И в небо – птицею-звездой,
Чтоб нам светить из тьмы ночной.
Тогда, всем-всем, и этой луже,
Мой Свет волшебный будет нужен.

МЕХ СМЕХА*
Тем, кто к Богу ближе всех,
Правда, ведь не нужен смех?!
Дети, вы спросите всех:
"Рассмешит ли Смех свой Мех?"
Меху вовсе не до смеха:
Он потеет. Вот потеха!
Пот холодный льёт ручьём,
Смеху это нипочём.

*Этимологическое родство слов "мех" и "смех" 
подтверждено (см. Приложение).

ЛУЧШАЯ ИГРА НА СВЕТЕ
Лучшая игра на свете,
Когда взрослые все – дети!
Хоть на палочке верхом…
Вверх тормашками мой дом!
Вот тогда уж все кармашки,
С ними папины рубашки,
Бабочки его и брюки
Волшебством плывут мне в руки.
И тогда моя планета
Снова пыльная, ведь это,
Когда всё вокруг, пы-лая,
Жаждет… радостного лая.
Ведь от сказочного лая
Только шаг всего… до Рая!
Хочешь быть со мною лайкой?!
– Чур, я первый. Обещай-ка
  Лаять тихо-тихо так,
  Чтобы в доме… кавардак,
  Чтобы все заткнули уши
  И мечтали: слушать, слушать…
  Наш ужасно тихий лай.
  Раз-два, дружно: «На-чи-най!»

Ращу я в сердце Мир Души,
А зори здесь так хороши!
Черный Омут на закате
Дарит мне сестренку. В брате
Будит он богатыря.
"Суета сует"? Все зря?
Здесь богач почти без Бога.
Знатный трудится, чтоб знать?
Вся в скорбях тревоги строгой
Всех спасающая мать?

Мы пасемся. Спать, спать, спать...

Золотистый жаркий песок июльского полдня. Густая тень могучей ивы, склонённой над чернью Омута. Муза, ласково поглаживая светло-зелёные, укрывшие всю её, кудри Омута, выплакивает ему свою горькую-горькую обиду.

Омут, баюкая Музу, размышляет вслух.

Беда пришла совсем нежданно, таинственно и грозно, странно. Померкнув, Свет возник вдруг вновь. Нетленной светится Любовь. И, потрясенным нам, беда, не опуская грустно-звёздных глаз, сказала:

– А я ведь Вас предупреждала!

– Как?! Этого не может быть?

– Увы, вы так спешили жить!

На языке обычаев, примет, крылатых фраз и вещих снов в сердца стучалась много лет, стремясь предохранить от бед. Увы, живёте в мире снов среди расколотых Основ.

В этой новой жизни Муза выбрала эпоху конца патриархата и конца двадцатичетырехтысячелетнего цикла. Тайна и она решили, что душа Музы воплотится в девочку-львёнка. Была найдена самая обычная скромная семья. Мама, папа и сын-Миф, бабушка и дедушка жили в очень большом городе. Дома их бедного квартала народ не зря называл "трущобами". Печальное воспоминание. Еще бы… Муза помнит: однажды зимой в доме холодно стало так… ой-ой-ой! Трубы в стенах текли и плакали. По стенам били кувалдами, а они тихо лишь охали… И латали, латали, латали… всё "тришкин кафтан". Битый стоит небитых, коль жив после всех таких ран.

Трущоба, в которой поселилась Муза, оказалась необычайной. Первым это заметил дедушка. Вдохновленный Музой, он вел книгу-дневник "Внучка". Там этюд их жизни он начал так: "У этой помойки растут мои внуки который уж год. Сюда без сюсюканья, грима и скуки Россия нисходит с высот".

Необычайность их жилья заключалась ещё и в том, что рядом с домом жил Маленький Пруд. На первый взгляд он казался совсем убогим, заброшенным и жалким, но тем, с кем он дружил, открывались пути в мир творчества. Пруд, окрыляя, уносил подальше от толпы и смуты. Там были древние столпы, поступки смелы, круты.

Обычай обычного чуда. Муза очень полюбила танец жизни. У любимого Черного Омута на бескрайнем заливном лугу у деревенского дома она танцевала не одна. Когда солнце закатывалось за могучие ели, охранявшие луг, сначала с ней танцевали закатные жар-птицы, малиново-алые крылья которых охватывали весь край небес, а когда они исчезали, начинал свой медленный танец луговой туман. В лад с танцем Музы он, волна за волной, наплывал на высокий берег. Сначала он лишь тщетно пытался хотя бы прикоснуться к её ногам, но мощь его всё прибывала и прибывала. Вот он уже обнял её за пояс, вот охватил её за плечи. А когда волны тумана накрывали Музу с головой, она, весело смеясь, кричала: "Мамочка, мамочка, правда, без обмана: ничего не вижу, кроме тумана, скорей с тобой, с тобой побежали домой".

Муза открыла для себя не один мир. Среди самых ее любимых был мир Чёрного Омута – голубых стрекоз. Этот Омут был большой шутник.

– Как тебя зовут? – спросила Муза, когда они встретились впервые. И он, лизнув тёплой, чёрной волной ее загорелые ножки, ответил:

– Я – чер-р-рнь, рождающая Свет, та жизни часть, где скуки нет.

Стих ветер, в черноте зеркальных вод Луна перед Музой явственно плывёт.

– Луна в воде! – Ей Омут говорит. – Глазам своим не верь, коль разум спит.

Муза смеётся и домой бежит.

Той ночью полнолуния вещий сон не Чёрным Омутом ли был рожден, улыбкой, смехом и его стихом, и эхом, напевавшим: «О-О-О-М-М-М, О-О-О-М-М-М, О-О-О-М-М-М»?

В том сне стрекоз-подружек стая, на островке у Омута играя, вдруг Музу унесла на крыльях голубых в мир сказок новых, неземных.

Вот там её душа сестренкой стала. Танцуя, руку подала с поклоном:

– Алла. А в играх Аллочкой-Русалочкой меня ты будешь звать, когда захочешь в Омуте играть.

– Чтоб в наших играх скукой радость не убить, мы (Омут с Аллочкой) заветный дар хотим тебе вручить. Отныне ты, рисуя и играя, то будешь создавать, в чем правда будет жить живая.

– Чем отплачу за этот дар божественный, огромный? Поведай, мой Ведун, мой Омут Чёрный?

– За счастье – радость всем дарить, отныне с вещим сердцем, Муза, будешь жить. Волны скорбей, что всем иным невнятны, тебе девятым валом будут, необъятным.

Муза давно мечтала иметь сестрёнку. Конечно, старшего брата Мифа она очень любила, а все-таки сестрёнка – совсем иное.

Только солнышко встало, Муза, завернувшись в одеяло, в уголке у русской печи, где разыгрались солнца лучи, стала рисовать и молиться, рисовать и молиться, чтоб сестрёнка, танцуя, смогла появиться. Быстро краски ложились на белый листок, кто рукою водил её – Ангел иль Бог? В танце девочка здесь не застыла. Да, смотрите, смотрите, на белом листе она ведь ожила! Вот, с Русалочкой-Аллочкой Муза танцует вдвоем. Вот и Омут кружится. Волнуется весь водоем.

То ль от вещего сна, то ль от ранних трудов и забав…

– Мама, мамочка, ужас, как кушать хочу, дай мне скорее, скорее, что хочешь, хотя бы отравы!»

– Но зачем же отравою, солнце мое, тебя буду кормить? Хочешь, всмятку, как любишь ты, быстро могу я яичко сварить? Только утром сегодня родилось оно. Что ты, солнце моё, так хохочешь? От ответа-привета, от ветра и света, отчего так смешно?

– Мама, мамочка, я не знаю, только дай мне к яичку укропа, варенья, потом и… и чашечку чая.

Закипела вода, и яичко живое бросают… в крутой кипяток!

– Ой, спасите, спасите, спасите, я гибну, холодной водички глоток!

Вся в слезах Муза, бледная, из-за стола вдруг вскочила и стремглав убежала. Крик яйца в её сердце как жало! Никогда уже больше не станет яйцо она есть и варить. В нём – живая душа жаждет жить, и играть, и любить.

****
Я, царапая, люблю и, любя, царапаю.
Лучшее – игра со мной, да с когтистой лапою.
Всех  Вас превращу в детей.
Исцелю от  скуки.
Смейтесь, смейтесь веселей,
Дайте Дружбы руки!
Я налажу сердце Вам мантрою от Бога.
Не узнаете себя… Счастья будет много.
Много, то есть  в самый раз, то есть сколько надо,
Чтоб от Вас не отвести радостного взгляда.

ИСПОВЕДЬ МАЛЕНЬКОЙ ГЕРОИНИ

Дети, этот сти-шок Альфа посвятила 
самым маленьким, но храбрым собачкам.

О-о-о-чень страшно, но я… лаю
Так хозяйку ох-ра-няю.
Хлеб хозяйский не зря ем
Тя-я-яв!  Теперь уж ясно всем!

БУЙНЫЙ АНГЕЛ
Я сытый, сонный – Ангел просто.
Когда я буен – просто чёрт!
Во мне… лукавого про-хвоста?!
Хозяин мною горд
И любит от души, и даже…
Прощает мне мясные кражи!

АЛЬФА – ДЕТСКАЯ СОБАКА
Где же, где же мои дети?!
Плохо без детей на Свете!
Я же детская собака…
Плохо без детей, однако.

ОМС и И-КОТ-А
Особая икота бывает у кота
И каждый кот, конечно же – особа.
Икота своенравна. Ей охота,
Чтоб были признаны они котами оба.

МАТЬ ВСЕХ ДЕТЕЙ
Снова дети прибежали,
Чтоб со мною поиграть!
Удержусь ли я?! Едва ли,
Ведь для всех детей я – Мать!
Да, овчарка, ну, так что же?
Дети мне… всего дороже.
Не дороже, а милей!
Га-а-ав!  Играем же скорей!

ТЫ СЛИЗАЛА ОБЛАКА
В сбитых сливках я всё небо
Убрала. Красиво! Хлеба
Не хватает там немножко.
«Ням-ням-ням». Да что ты, кошка?!
Ты слизала … облака.
– Ведь не все! Я в них пока
Полетаю небесами.
Их пощекочу… усами,
Коготками поласкаю.
Горло полоскайте сами.
Вы, детишки, – облака.
Исцелитесь? Ну, пока.

ПЕСНЯ АЛЬФЫ
Палочки волшебные по земле я сею,
Чтобы  детям, всем на свете, жилось веселее.
А ещё им сочиняю сказочки смешные,
Чтоб улыбки до ушей и… ещё пошире.

****
Осилить! И снова, с улыбкой,
Лесною тропою пройтись.
Друг с хвостиком, радостно, зыбко
Дарует мне лучшую жизнь.

МУР-ТИ-МАТОМ
По-за-были, раз-лю-били
Вы дворового кота!
Рыбки! Сыра! О-бес-силил…
Ма-я-та, ох, ма-я-та.
Если честно… то… два раза
Это все-таки дают.
Что два раза?! Только фраза…
Подмигнув лукавым глазом:
А я бо-о-ольшой и на-а-аглый плут!
Мур-ти-матом – или-или:
Иль Вам смерть иль мне уют.
Рыбки, сыра пусть несут.
Я Вам: Гость и… Высший Суд!

СКАЗКА «О ПЕРВОТРОИЦЕ» РЫБОК
– Дедушка, пусть сказка к нам прилетит!
  Хочу я очень!
– Ох-ох-ох! Думают все: давно уж спит!
  Ой, дитя, час первый ночи!
– Дедушка, ты позови ма-а-ахонькую с ноготочек…
  Без  царей и царских дочек.
– Ладно, только слово чести… спать
  Сразу с новой сказкой вместе.
– Ох,  теперь уж не соврать.
  Провалиться мне на месте!
– Видишь… лес. Тропинка в нём.
  Сумерки… горят огнём.
– Ой, уже мороз по коже!
  Дальше страшно  будет тоже?!
  Дедушка, те, что огнём
  Освещают всё, как днём,
  Это зубы так блестят?!
  Они съесть меня хотят?!
– Это Свет совсем иной…
  Троицы твоей родной!
  Первотроица – три рыбки!
  «Моя рыбка золотая!» – 
  Мама часто так зовёт…
  И тогда, когда летаю,
  И когда наоборот:
  Шлёпнусь… в лужу иль об лёд.

САМАЯ ДОБРАЯ БАБА-ЯГУША
Уступила ступу Баба.
Говорит: «Имею право
Я летать уже без ступы,
А быть жадной очень глупо.
А самой доброй быть Ягушей
Всего на свете, дети, лучше!»

СКАЗ «МИГ ВЕЧНОСТИ»

Многие годы меня поражало, что обещание избавления от страданий принимают за путь к Счастью, а жизнь без страданий – за Счастье. Шли века и тысячелетия. Реки бед наполняли океаны скорбей, а обещание Великого Мистика очаровывало и увлекало всё новые и новые народы, страны, расы.

Высшему таинству, видно, было угодно, чтобы мои поиски продолжались и углублялись. Для этого мне был послан эксперт. Наши обсуждения, как правило, происходили во время прогулок. Эксперт попросил называть его Альфой и, зная нравы моей обители, принял образ мощной овчарки. Творческому процессу это не только не мешало, но весьма содействовало.

– Если люди избавятся от страданий, то и со-страдания в жизни не будет. Жизнь без сострадания ужасна и отвратительна.

Помолчали. В моём сознании прозвучал голос Альфы:

– Но ведь если страдание исчезает, то чему со-страдать?

– Это было бы верно, если бы все существа были бы избавлены от телесных и духовных повреждений, мук творчества, мук любви и всех иных видов страданий. Но разве такое возможно, и разве такая жизнь – счастье?

Альфа, как обычно, не спешила с ответом, тщательно обдумывая сказанное. При этом она сосредоточенно покусывала любимую берёзовую палочку. Вот в этот момент наша долгая прогулка завершилась, и мы вошли во внутренний дворик. Первым увидел Альфу влюблённый в неё Ванечка Садков. Вырвавшись из рук шестнадцатилетней красавицы – сестры, он с радостным воплем бросился к Альфе. В его неполные три года такие броски почти всегда завершались падениями. И в этот раз он шлёпнулся, словно бы пал ниц перед Альфой. Тут же вскочив, радостно обнял её за шею.

– Он никогда не плачет, падая, – гордясь братом, пояснила его сестра.

И вот уже целая стайка ребятишек нашего двора, радостно щебеча, хлопают в ладоши и обнимают Альфу. Они наперебой рассказывают друг другу легенды о сочиняющей сказки овчарке.

Вот тут-то, слышимый только мне одному, звучит её голос:

-Вот оно, счастье!

- Да, но ведь это только миг.

- В этом миге – вся вечность.

СОС-УЛЬКА
трагикомедия

Сос-улька плачет о зиме:
Кап-кап, дзинь-дзинь.
Сказка ведь тает здесь во мне!
Не хочется быть на земле
И в неба не желаю синь, 
Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь!
Мой SOS-SOS-SOS
Услышь,  Мороз!
Мне так противно в грязной луже!
Морозь меня, Мороз,
Морозь сильнее, ну же, ну же!

****
Мур-мур-мур. Мура-мура.
Муравьям: "Ура-ура!"
Как слепые муравьи,
От заката до зари,
От зари и вновь до ночи
Суетимся… очень-очень.
Не поём мы утром песни,
Словно птицы… Как чудесно
Босиком по лужам бегать,
Быть душой белее снега.

СКАЗ «ЗВЁЗДНЫЕ ФАБРИКИ»

Господа фабри-канты, музы-канты, практи-канты!

Поздравляю Вас с созданием первой звёздной фабрики кантов. По количеству кантов мы уже «впереди планеты всей». Наши звёздные перспективы беспредельны.

Глобальность – пустяк для нас. Мы создадим звёздную фабрику вселенной, создав союз всех ОМОВ. В него войдут астрон-омы, гастрон-омы, гн-омы.

СКАЗ «ЗЕМНЫЕ БОГОМАТЕРИ СОГЛАСИЯ»

Жили-были средь голубых небес древние-древние Боги. Жили не как-нибудь, не еле-еле – они весело играли и пели. Но вот стало им скучно… без чего-то, а без чего… никто из них сначала и понять не мог. Тогда-то решили они спуститься с небес на Землю, чтобы сделать её лучшей из миров и пришли в этом к согласию. С тех пор они называют друг друга со-гласными, и теперь уже все так называют их.

Со-гласные говорили мало, трудились много; много пели и много успели сделать светлого и нужного. От трудов таких они становились всё краше и краше. Тогда у них появилось ещё одно имя – Лучшая Половина Человечества. Так назвал их Бог, превратив это племя небожителей в женщин.

Как ни старались тихие скромные женщины хранить согласие, но, завидуя им, иные провозгласили себя Гласными. Действительно, их и хлебом не корми, дай поголосить, пошуметь, а от шума до драки, брани, воя и войн – один шаг.

Гласные без Согласных никак обойтись не могли. Без них они никуда и ни на что не были годны. Чем больше они это чувствовали и понимали, тем больше им хотелось доказать, что Гласные – самые главные! Очень они старались всячески унизить и обругать Согласных. Вот тогда-то вспомнили древнюю легенду о племени небожителей, которых называли Суры. Гласные присвоили себе это имя и стали говорить, что пришедшее на землю племя небожителей – не Суры, а Асуры. Постепенно освоившись, во время очередного веселья они начинали забавляться, рифмуя: «Асуры – дуры!». Потом сочинили при-сказку: «Баба – дура». Гласные богословы долго спорили о том, является ли женщина человеком – многие до сих пор сомневаются в этом. Из мудрой «осторожности» слово «человек» закрепили только за Гласными.

Эта же «мудрость» на несколько тысяч лет практически полностью лишила прекрасную половину человечества почти всякой власти. Зато Гласные, объевшись кашей власти, решили, что природа – тоже женщина, т. е. Дура; и что её нужно научить уму-разуму. Для этого Гласные вырастили бездушную науку и сказали ей: «Тебе всё дозволено! Пытай природу, выпытывай все её тайны, как тебе… на ум взбредёт». И взбрело и пытает… пытает так, что в Лучшем из миров уже не осталось ни одного не испорченного, не повреждённого места.

Гласные при этом жили, словно зерно сырое. Посмотришь на них – ни дыма, ни огня… На первый взгляд – обычная кучка… зерна, а сунешь туда, в эту кучу, руку поглубже… и вытащишь один только пепел!

Вот так и души многих, объевшихся властью, упившихся ею…

Вот тогда Мать-Природа решила: «Пора!» Для начала, чуть нахмурив брови, двинула она на обезумевших Гласных бесчисленных своих, невидимых для глаза, детей. Микробы и вирусы, ураганы, тайфуны, пожары, землетрясения старались, чтобы Гласные взялись за ум. Старались они крепко. Гласные уже и рады взяться за ум… ищут, ищут его у себя. Каждый себя ощупывает. Везде ощупал… а ума-то нигде нет! Остался один рассудок!

Что делать?! Ох, как надо бы поклониться женщинам, попросить прощения у них и у Матери-Природы, и Совести. Да, надо бы, но…Гордыня – на дыбы. А Совесть, ни днём, ни ночью покоя не даёт. Когтит и грызёт. Жизнь уж совсем не мёд. Совесть внушает:

– Хватит властвовать… пора в-лад-еть!

– Помилуй, Совесть. Скажи, как это – в-лад-еть?!

– Владеть – жить со всеми в ладу!

РУЧЕЙ ЖИЗНИ

       Поцелуй!!! Не может быть?!
       Исцеление!!!

Снежная королева поцеловала Кая ещё раз, и он
позабыл и Герду, и бабушку, и всех домашних. 
«Больше не буду целовать тебя, – 
сказала она, – не то зацелую до смерти».
                           Г.Х.Андерсен

Ручей  Света,  журча, льется
В ручки сына моего,
А он весело смеётся:
– Это струйки, струйки солнца…
  Кроме солнца… ничего!
  Мама, лучики, балуя,
  Притворяются водой.
– Исцеляйся: пей, целуя,
  Будешь счастлив и седой. 

Форма-лис-тика
- Давайте так играть - жениться!
  Чтоб всем нам в форму превратиться!
  Я Форма-листикою буду
  С хвостом пушистым... и посуду
  Расколочу в пустые формы,
  Они прекрасны и удобны.
  В пустую форму, что угодно
  Вложу и... и за хвостик дерну!-
На это Форма ей в ответ:
- Ах, Пута-Ница, формы нет.
  Ведь, я как ты: форма лишь с виду...
  Иначе копятся обиды,
  Иначе будет жизнь без лада.
  Я - Сути маска! Так, отрада.
  Лишь так с формой-слугой смириться
  Могу. Душа моя как птица!

Мальчишка Ой, девчонка Ой-Ка
Мальчишка Ой, девчонка Ой-Ка - 
Нет прилежней. Вот, постой-ка,
Видишь, там? - Где? - За углом.
Вон они, опять, в засаде
Прилегли. - А чего ради?
- Чтоб охотиться на нас.
- Ой-Ка, Ой - лихая двойка.
Их и Б-ррр боится. Тройка,
Если вдруг они поладят...
С ними... даже чёрт не сладит.
Если тройка их в ладу -
Ад кромешный... "Не пойду
Никогда я в гости к ним".
Ой и Ой-Ка: "Пригласим!
Притворяешься для вида.
Мы не гордые. Обиду
Рассмешим и она сразу
Скорчит рожицу и фразу.
А из скорченных из фраз
Сделаем чудесный Сказ".

Стимул
Строгая воспитательница большим ножом строгает, 
стараясь хорошо заострить крепкую палку:
Хорош стимул!*... А-я-яйкам!
Вот загадку им задам-ка:
Чем Вам стимул не по нраву?
Любят стимул все ведь, право,
Даже в древнем Риме бык
Тоже к стимулу привык.
Ну-ка, отгадайте, дети!

*Стимул (лат.:stimulus) - остроконечная палка, 
которой возница погонял быка при перевозке грузов, то есть
"стимулировал" его активность.

Инь-Ян.Я всех испытую на Тупость и Злобу
       Здоровью полезны такие вот пробы.
ОМ-МА. А я вот надеюсь поладить иначе:
       Вы в горькой печали?! – Я с Вами поплачу.
       И крылышки Вам помогу укрепить,
       И к счастью найти Путеводную Нить!

Луговые травы этим летом были особенно сочные и буйные. ОМ-МА привычно повела меня по тропинке к Омуту. В этот раз он был зеркально гладок. Мы, как зачарованные, долго глядели в тёмную таинственную глубину.

ОМ-МА была уже пожилой козой. С самого раннего детства я подружился с ней. Это случилось так. Мне не было ещё четырёх лет, а ОМ-МЕ - четырёх месяцев. Она родилась у соседей, с которыми наша семья дружила не одно поколение. У них готовилась свадьба. Когда папа, мама и я зашли на соседний двор, хозяйка, держа ОМ-МУ на руках и радостно приветствуя нас, сказала:

- Вот, приготовим с черносливом на козьем молоке. Я это делаю очень вкусно.

ОМ-МА посмотрела на меня так, что и теперь, через восемь лет, я помню этот моляще-призывный взгляд и, наверно, никогда уже не забуду. Тихо и жалобно с её губ сорвалось: "М-М-М-Е-Е-Е".

Со мной случилось то, чего не было никогда. Я бросился к доброй хозяйке, ухватился за ОМ-МУ и стал надрывно кричать на весь двор:

- Нет, нет, нет!!! Мамочка, отец, отдайте, отдайте её мне!

Первым, конечно, не заплакал, а заревел я. Затем заплакала мама. У неё, как она сама нередко говаривала: слёзки были близко. Под конец не выдержала и хозяйка.

Мне разрешили самому отвести ОМ-МУ к нам. На луговой тропинке у Омута она, ласково потершись об меня, тем местом на прекрасной головке, где начали прорастать рожки, сказала:

- Ты нашёл самое главное богатство - верного Друга.

Поручение родителей пасти её было для меня совсем не обузой. ОМ-МА и соседские ребятишки очень любили, когда я им рассказывал сказки. Вот и в этот раз, потершись лбом о моё плечо, она, золотистая и стройная, уютно улеглась и, поглядывая то на меня, то на Омут, приготовилась слушать.

Я, набрав полную грудь воздуха, задержал дыхание на сколько смог и ... протяжное "О-О-О-М-М-М" пронеслось над лугом. Так повторилось семь раз. Тогда Птица-Сказка вновь прилетела ко мне.

Осенью мне исполнится 12 лет. Моя прабабушка, по материнской линии, открыла мне древний секрет призыва Сказки.

- У тебя это может получиться, если будешь стараться, - сказала она однажды.

И вот уже в третий раз эта, лучшая из всех птиц, села мне на плечо, прикрыв, как плащом, своим белым крылом мою грудь, а темно-темно фиолетовым - спину.

Исчезли луг и Омут, наш дом, весь привычный мир. Передо мной в позе лотоса сидел древний старец.

Длинная седая борода, желтый цвет кожи, узкие властно-пронзительные глаза на величественном лице-лике. За его спиной красиво струился небольшой водопад, а в тёмное, усыпанное яркими звёздами небо, вздымались суровые горы.

- Ты в древнем Китае. Перед тобой один из тех, кого через века назовут совершенномудрым. Имя моё Инь-Ян. Ты можешь задать мне только один вопрос. Подумай хорошенько и спрашивай.

- Я пока ещё мало жил, но увидел уже много горя. Где истоки бед?

Старик долго молчал, затем, вздохнув, заговорил, пристально глядя мне в глаза.

- В тебе и во мне, в каждом, во всём сотворённом есть только два начала, Первоначала. Они - Добро и Зло, Свет и Тьма, мужское и женское, Истина и ложь... Они вечны, неуничтожимы. Они порождают саму Жизнь и всё, что в ней есть: радости, надежды, счастье, печали, беды, злобу и зависть.

ОМ-МА, вскочив и гневно наклонив голову, воскликнула:

- Трудно придумать что-нибудь более лукаво-опасное! Такой ядовитый сорняк мужской гордыни может вечно ссорить людей.

- Ты как всегда меняешь облик, но я узнал тебя, ОМ-МА. Ты будешь опровергать меня, но как бы ты ни старалась, почти все поверят мне. А те, кто не поверят, не решатся рушить то, во что верят почти все.

- Ты захватываешь, как петлёй, затягиваешь, как трясиной, злобой, подозрительностью, завистью.

- Люди не так глупы, чтобы веками верить в то, чего вовсе нет. Что века?! Пройдут тысячелетия, и не только отдельных людей будут называть Злом, детьми Дьявола, исчадиями Ада. Целые страны и группы стран будут называть Злом, империями, осями Зла. Новые великие религии будут призывать мир Добра к борьбе и непримиримой войне с миром Зла.

Тёмно-фиолетовый огонь грозной аурой засиял при этом над горделивым старцем.

Вдруг ОМ-МА превратилась в маленькую, лет шести, девочку. Она была вся словно создана из солнечного света. Золотистые волосы её развевались от невидимого ветра. От сияющих глаз невозможно было оторваться. Совершенно голенькая, она казалась очень хрупкой и беззащитной. Топнув, словно козочка, левой ногой, она, подняв к звёздам руки, воскликнула:

- Да, и самых умных людей тебе удаётся втягивать в возмущение Злобой, ... но я призываю свою лучшую подругу - Со-весть! Она будет грызть твоё сердце и сердца всех, впадающих в злобу.

- Грызть?! Так кто же из нас жесток? Молодость жаждет подвига! Она извечно находит его в борьбе со Злом за Равенство, Свободу, Братство! Ведь это прекрасно! А подвиги Веры?! Ради торжества истинной Веры люди извечно готовы всё сокрушить - и себя не пожалеют! Как жалок будет мир, лишённый веры во Зло и, тем самым, в Добро. В основе всего два начала: одно из них, мужское, воплощает Свет и Добро, а другое, женское, - Тьму и Зло.

- Да, это так!

- Тогда и твоя мать - Зло.

- Истина важней и превыше всего. Добро рождается из Зла. Ему не из чего больше рождаться.

Вместо ответа ОМ-МА, вновь превратившись в козу, внезапно так боднула старца Инь-Яна, что он плюхнулся в наш Омут, распугав всех лягушек.

- Вызов принят! - успел крикнуть он.

Птица-Сказка улетела.

Я будто пробудился от сна. Но это, конечно, не был сон. Всё было так ярко и живо. Я и теперь видел каждую чёрточку грозно-благородного, словно высеченного из гранита, лица Инь-Ян.

С тех пор прошло совсем немного времени. Выпал ранний снег, и первый очень тонкий ледок встретил меня и ОМ-МУ, когда мы подошли к Омуту. Было необычайно тихо. У меня впервые защемило сердце. До этого я даже и не знал, не чувствовал его. И вот тут-то ОМ-МА, как бы подготавливая меня, долгим ласково-лучистым взглядом молвила:

- Пора пришла. Совсем скоро я, такая, исчезну навсегда.

Как и в мгновение нашей первой встречи, когда из неё собирались приготовить вкусное блюдо, ужасная тревога охватила меня, но крик застрял в горле: слезам я сам не дал воли. Упав не колени, я сжимал её всё крепче и крепче, а она, с чуть заметной насмешкой, шептала:

- Ты задушишь, задушишь меня... и я исчезну раньше, чем определено.

- Но как же я без тебя?

- Я буду с тобой, пока не завершишь свой земной путь... и потом тоже, но только незримо.

- Но мне нужно хоть изредка видеть тебя.

- Через самые грозные испытания мы пройдём вместе.

Она выполняет обещанное. В миги смертельных опасностей, словно несокрушимый щит, звучит и воплощается в сердце моём:

Смертью смерть одолевая,
Вновь со мною Ты, живая,
Вновь живее всех живых!
Светел я с тобой и тих,
Сотворяя сказ и Стих.

Звёздно-земная нить
Береза появляется на свет,
Но белизны даже в помине нет.
Скромна, почти коричневым прутком,
Да кто же с ней, такою, не знаком?!
Но вот невестой снежно-белой этой
Она чарует, чтобы быть воспетой.
В годах, как водах, тёмен лик,
Он письменами тайными возник,
А в небе, словно в юности, бела,
Она возносит песенность ствола.
Вот так и нам бы чистоту хранить,
Чтоб Духа звёздная не оборвалась нить!

Кто поет лучше всех?!
Лучше всех поет... петух!
- Всем, всем, всем: "Я не потух!
  Я от края и до края
  Зарёй небо пробуждаю!"

***
Листья майские стихами…
Родились и тут же петь:
– Тише! Слушайте Вы сами.
  Красота какая ведь!

Вот заслушалась и речка,
Волнами её сердечко
Заплясало песне в лад.
Ей и ветер очень рад!

***
– Осень Золотая, отчего такая?
  Чем чаруешь Сердце, чем его манишь?
– Тенью-Сенью Рая. В ней, не огорчая,
  Радуется Тишь.

Нега снега*
Средь белого-белого-белого снега
Танцует подружка - лучистая Нега,
Вот нежно слетает ко мне на ресницы.
Веселая снежность мне мнится иль снится?!
Действительно ль Нега для снега родная,
Иль сон пошутил, и тону в нем до дна я?
Когда в каждом нежность вся будет такая, 
Получим ключи от желанного Рая.

*Этимологическое родство слов "нега" и "снег" 
подтверждено(см. Приложение).

Жили-были на планете то во тьме, а то во свете бабушка и дедушка.

У бабушки было такое доброе сердце, что некоторые, приближаясь к ней, чувствовали и видели радость Света. Однажды, когда возникший вдруг вихрь подхватил со стола дедушки её фотографию, она, соскользнув в мир экстрасенсии, очутилась в необычайно музыкальных и волосатых пальцах гнома по имени Див. Внимательно всматриваясь в фотографию и водя по ней длиннющим крючковатым носом, Див тихонечко бормотал:

– Какой отклик на датчик! А здесь, а здесь – какая мощь эффекта при сканировании! Посмотри, Ела, – обратился он к подруге, – если я не ошибаюсь, у этой женщины за плечами светятся крылья!

– Не припомню я, Див, чтобы за последние семь тысяч лет ты когда-нибудь ошибался. Действительно, крылья хороши. И как ей только удается при этом столь элегантно одеваться и ходить, не щекоча перьями мужчин и завистливых приятельниц?

А дедушка был обыкновенный… Змий. Да, он умел, когда это было очень нужно, превращаться в древнее-древнее, как сама Сказка, крылатое чудище.

И еще одним искусством владел он: по просьбе хитрого внука-Сынука, пропев священную мантру, он вызывал Птицу-Сказку, своего Друга. Из самых далёких миров, в мгновение ока, являясь, садилась она ему на плечо. Озаряя всех радостью, произносила: "О-О-О-М-М-М!" Будто плащом, белым крылом укрывала она дедушку так, что были видны только глаза его, очень похожие на глаза Друга. Чёрным крылом своим, как щитом, укрывала она всех, кто слушал её сказку.

И с ними жила и была их сердцам мила маленькая внучка, называвшая себя Тай. Она очень любила играть с Пушком – ласковым котенком, терпевшим все невозможности, которые придумывала Тай, напевая:

– Ах, Пушочек, ах, Пушочек,
  Мой усатенький дружочек,
  Поиграй со мной и спой,
  Стану петь и я с тобой.
– Мур-мур-мур и мяу-мяу, 
  Мы поём с тобой на славу,
  Подпевает Слава нам,
  Да, мой папа – Слава сам.

Вот однажды, когда бабушка с дедушкой только-только погрузились в поток медитации, понадеявшись на увлечение внучки тихой игрой с усатыми братьями Пушком и Персиком, раздался страшный грохот.

Тишина, а затем – душераздирающий крик ребенка. У бабушки оборвалось сердце. Когда, через мгновение, она и дедушка оказались на месте происшествия, то внучка спокойно разглядывала тяжеленную детскую кровать, которую ей удалось свалить, нечаянно придавив кота Персика. Он, бедняжка, от свирепой боли делал громадные прыжки, а крик его звенел обидой и страданием, невыносимым для ребёнка-котёнка. Увидев бабушку, Персик бросился к ней, обнял передними лапами за шею и затих, держа открытым рот, из которого тоненькой струйкой потекла кровь.

Когда по золотисто-персиковой шёрстке алая струйка пробралась к белоснежному галстуку на его груди, бабушка не выдержала. Крупные слезинки покатились из её глаз. И вот тогда-то дедушка, чем-то очень встревоженный, произнес совсем непонятные слова: «Тайфун много бед принесет».

На этот раз тайфун обрушился на Америку. Гигантские волны успели сокрушить столько судов и прибрежных жилищ, что пресса оценила убытки в миллиард долларов. Лишь «Глаз Тайфуна» сохранял спокойствие, но горе было тем, кто попадал в него.

Тайфун угас так же быстро, как и возник, когда Змий со своим Другом, сложив сверкнувшие ослепительно чёрно-белые крылья, бросились в грозный Глаз.

После этого в Америке неделю расчищали снежные заносы на дорогах, а в далёкой России дедушка всю неделю ужасно громко чихал, лечился от насморка и ворчал: «Стар я уже для таких холодных купаний».

После потрясения, обрушившегося на голову Перса, у него, как и у предсказательницы Ванги, развились чудесные свойства и качества. При волнении его шерсть в темноте слегка светилась, особенно уши и усы. Правый глаз прикрывался, а левый разгорался ярким желтовато-зелёным светом, словно с ума сошедший светофор. Роковая игра Тай с усатым братом заметно перекосила ему нижнюю челюсть, сдвинув ее вправо. При этом торчащий клык и перекошенность физиономии вызывали у неподготовленных зрителей шоковое состояние.

Когда усатый брат, отправившись в поиски вечерних приключений, располагался на пожарном ящике подъезда с вечно разбитой лампочкой, вошедшие, увидев это чудо природы, слегка столбенели. Мужчины, пробормотав: «Фу ты, чёрт!», проходили мимо, ускорив шаг. Старушки охали и крестились, шепча: «Сгинь, сгинь, сгинь, нечистая сила!». Дворовые кошки, увидев его впервые, произносили (по-кошачьи): «Совершенно разбойничья рожа, прости, Господи меня, грешную придворную даму». А, узнав его поближе, вздыхали мечтательно: «Ах, какое благородное сердце! И оригинальная внешность, право, вовсе его не портит. Такой шарм! Этот Перс просто неотразим».

За прошедшие с тех пор двадцать лет Тай превратилась в прекрасную женщину, стройную, как ее бабушка. Любившие называли её мысленно: «Звёздносветная!» Этот свет притягивал, очаровывал. В минуты гнева он начинал разгораться нестерпимым, как при вспышке сверхновой звёзды, огнём. Но каждый раз откуда-то, гася возникающий вихрь возмущения, звучал, звеневший обидой и отчаяньем детский крик усатого брата.

Пута-Ницины конфузы
Пута-Ница не ленится,
Быстро, хитро, как лисица,
Создает слова-конфузы,
Ткёт и вяжет узлы-узы.
Слово вот: "переборщил"...
Борщ покушал... из чернил,
Получился просто вздор:
Слово было "перебор".
Пута-ница так лукава,
"Стимул" свой везде совала.
Все привыкли. Невдомёк:
Стимул - палки острой шок.
И ещё давно решила:
"Ведун", "ведьма" - всё, что злило,
Всё, в чём вред кромешной Ночи.
Ведьма - это страшно очень!
А ведь ведьма это - "ма":
"Мама" плюс "ведать". Да-да-да!
От неё пошли все веды,
Например языко-веды.
Может, нам пора создать
Душе-ведов верных рать?!

Ясность
Ясность - это шу-шу-шу, шу-шу-шуточка такая!
Она - Друг Тяни-Толкая.
Возмущенно:
- Я вся ясна!... Очень глупо
  Отчего-то, почему-то.
  Вы поймите, Ясность - тайна!
  Это вовсе не случайно.
  Пута-Нина, Пута-Ница
  Пошутила так: боится...
  Мы узнаем, что таится
  В ней самой. Вот баловница!

"Умом Россию не понять"
Чешет в затылке Пута-Нина:
-Вот ведь, загадка, вот картина!
 "Умом Россию не понять..."
А чем ещё? Вот благодать:
Ведь Ум, Рассудок, Совесть, Честь,
Нас мучая, мешают есть...
Да, с аппетитом от них плохо.
Умнее всех, конечно, блохи:
Прыгучесть их всегда всех лучше,
Жить по уму - себя лишь мучить!
Быть умником... ведь это грех.
Поднимем жалкий ум на смех!

Одноногость
Я сегодня однонога…
Моя бабушка так строга…
Две ноги – в одну колготку.
- Ох, скорей, пока погодка…
  Ну, скорей-скорей, вприпрыжку!
  Что ты падаешь, глупышка?!

Храня тайну, для забавы,
Я скачу как цапля, право…
И детишек… одноногих…
Нарожаю много-много.
Не сейчас, до урожая
Подожду и… нарожаю!

Зодиакальная шуточка
- Пута-Нина, Пута-Ница!
  Ты по знаку Зодиака львица?
- Да, но только я Лягушка,
  То есть, только лягушонок,
  Львицы маленький ребенок,
  А вернее - лягушонка,
  Оттого, что я девчонка.
- Пута-Нина, Пута-Ница,
  Даже голова дымится
  От всего, что наболтала... - Мало!
  А вот если лучше поболтать...
  Голова будет пылать!

А-я-яй Альфы
Как не стыдно! Я, играя,
Помогаю Вам творить.
Ты нарочно, будто злая,
Норовишь "фу" говорить?
Да, я прыгнула на грудь,
Чтоб еще разок лизнуть,
Да, с когтями. Я - не кошка!
Любишь - потерпи немножко!

Образ, облик, суть живая -
Единица, но какая?
В клетке формы устает.
Строгость формулы сухая
Для нее, что горький мед.

Миф был обыкновенным мальчишкой. Летом в деревне любил бродить с пастухами за большим стадом чёрных коров. Они были совсем не страшные, а их огромные глаза казались окнами в неведомые миры, излучавшими тихую печаль.

Быка Миф побаивался. Переходя через огромный, как небо, заливной луг, просил проводить его.

А с математикой Мифа познакомили мама и кошка Клякса.

Случилось это так. Однажды мама собралась уходить на работу. Маленький Миф, очень не любивший, когда мама покидала его хоть ненадолго, спросил, желая затянуть расставание:

– Мама, а зачем ты уходишь?

– Учить детей математике.

– А кто она, математика?

Мама, чувствуя, что опаздывает, и, стараясь превратить разговор в шуточный, ответила:

– О, это о-о-очень строгая и точная особа, ж-ж-жёсткая наука.

Но, ощутив на себе тот особый, глубокий взгляд сына, она поняла, что он ждёт иного ответа, и, подумав, сказала:

– Великие ученые говорят, что она – мать всех наук, что Бог – математик и говорит с людьми на её языке. Математика считает, что те науки, которые не умеют говорить на её языке, еще детские, мера достоверности их знаний мала. Таковы науки, изучающие жизнь.

Миф, подумав, воскликнул:

– Мамочка, а вот сестрёнка, Муза, она не только языком математики не владеет, она и обычным еще почти не говорит, но безошибочно отличает злого, плохого человека от хорошего. А математика может это?

Когда мама ушла, Миф, загрустив, сел на пол и стал рисовать пылающий мир своей Пыльной планеты. Мальчишки-пыляне всегда радовались, когда он прилетал к ним. Они сражались пыльными мешками, стреляли из пылемётов и угощали его душистыми пылеменями.

Бесшумно подошла чёрная, словно южная ночь, кошка Клякса, потерлась головой о плечо Мифа. Он обрадовался, погладил её и спросил:

– Это правда, что Бог – математик и говорит с нами на языке математики?

– Не только.

Клякса знала, что говорила, а говорила лишь то, что знала истинно.

Высокая честь открытия этой тайны была оказана только Мифу только после следующего события.

Однажды, давно уже, маленький Миф сказал:

– Когда я вырасту, то стану большим, толстым, чёрным котом и женюсь на Кляксе.

Все смеялись, думая, что Клякса обыкновенная кошка.

Клякса говорила редко, кратко и только под настроение. Она научила Мифа оживлять сказанное и рассматривать его со всех сторон: снаружи и изнутри.

Миф решился попросить её, когда они крепко подружились:

– Познакомь меня, пожалуйста, с той математикой, у которой учатся мамины школьники.

После долгого молчания он услышал:

– Гордый разум землян потерял способность оживлять знаки математики. Путь в эту страну открыт только Посвященным. Жди. Я попрошу.

Через семь дней, в полнолуние, услышал он долгожданное «да». Радость его была беспредельна. Впервые Клякса уступила его мольбам. Взяв с него клятву о сохранении сокровенных знаний, она оживила для него несколько образов, приоткрывших мир, где готовили их путешествие.

Все началось сразу после полуночи.

Вот, у огромных колонн египетского храма Осириса его Верховный Жрец, величественный, в белом облачении, со взглядом, пронизывающим до глубины души.

– Это мой дедушка, – слышит Миф голос той, с кем предстоит необыкновенный полёт.

– Кто дал это разрешение? – спрашивает Миф.

Перед ним возникает святилище Великой Богини-Матери. Ее лицо покрыто голубым покрывалом. На статуе надпись: «Ни один смертный не поднимал моего покрывала».

Затем её статуя исчезает. На этом месте светится необыкновенная Белая Роза. Он слышит шепот:

- Это - Роза мудрости-любви, цветок Великой Богини-Матери. Она благословила нас.

Какая-то дымка закрыла всё, а когда она исчезла, Миф и Клякса оказались у белой березы с семью ветвями.

Вблизи стояла юрта. У входа в нее – шаман. Он приветствовал их словами:

- Рад видеть любимую дочь и её Друга.

Клякса шепнула:

– Отец поможет нам в путешествии по трём мирам.

Шаман подошел к ним, и Миф увидел, что на его бубне нарисована копия той берёзы, у которой они очутились.

– Это Мировое Древо – ось мироздания. С его помощью я выполню то, что верховный жрец Осириса и Великая Богиня-Мать доверили мне, – ответил шаман на мысленный вопрос мальчика.

Когда Миф впервые покинул свое тело, старательно выполнив все указания шамана, освоенные после длительной подготовки, он радостно ощутил, что может очень быстро и беспрепятственно перемещаться. Сам он видел свой облик, лучащийся, прозрачный. Однако когда он с разрешения Кляксы залетел на минутку домой, то убедился, что его не могут увидеть. Сам он видел всё и ещё более чётко, чем обычно. Мама готовила его любимый слоёный торт с лимонно-шоколадным кремом. Папа изобретал очередной прибор.

– Он всех поразит! – горячо восклицал папа.

«Не знаю, как для всех, а для нашей семьи он действительно паразит. Из-за него папочка со мной почти совсем не играет», – подумал Миф.

Всё, что затем произошло с ними, записано со слов Мифа и подтверждено Кляксой, следовательно, совершенно достоверно.

Я попытался привлечь их внимание к себе. С папой это оказалось бесполезно, а мамина душа откликнулась!

Мамочка оторвалась от увлекшего её дела, тревожно прислушалась к чему-то и быстро подошла к моей кроватке. Я спал. Мама поправила одеяло, прикоснулась губами к моему виску. Крылья бровей её недоуменно приподнялись…

– Пора! – услышал я призыв и истаял, как дымка, через нашу форточку на кухне.

– Вот мы и прилетели, – раздался голос шамана. – Здесь я буду ждать Вас. Веди своего друга дальше сама, дочь. Мне нельзя туда. Мир обездушенной, объективной математики чужд нам.

Попрощались.

Перед нами зиял разлом, тянувшийся вправо и влево до горизонта. Впереди расстилалась беспредельная равнина, чем-то неуловимым напоминавшая щель.

На равнине высились необыкновенные храмы. Один из них привлек нас. В его огромные ворота втягивалось множество множеств.

«Храм Равенства» – возвестила нам звуковая вывеска.

Мы вошли в него и после бесчисленных переходов, которые здесь назывались тождественными преобразованиями, оказались в главном зале.

– Здесь происходит таинство логизации, осуществляемое оператором Прокруста, – шёпотом сообщил нам невидимый гид. – Вы – первые живые души, которым дано, увидев это таинство, покинуть храм одушевленными.

Чёрный луч упирался в какое-то подобие древнего гранитного ложа.

– Зрите и внемлите, – прошептало нечто, – начинаем процесс выделения математического объекта из среды.

Кто-то белый, крылатый мелькнул в чёрном луче. Боль и гнев отчаяния звучали в голосе этого существа. Слышались какие-то частые высокие звуки, как будто рвались тонкие струны.

– Отделяем несущественное, – бесстрастным голосом прошептал гид.

А голос Кляксы прозвучал в его сознании: «У несчастного обрывают бесчисленные связи с Великой Матерью Природой».

«Зачем?!»– воскликнул мысленно Миф.

– Математика считает несущественным и удаляет из области рассмотрения всё, что не может строго определить, выразить, выявить. Смотри!

Связи с тем, что было здесь названо средой, были оборваны. Крылатый бился в чьих-то могучих невидимых руках, но все тише, слабея на глазах. Вот его положили на гранитное ложе.

– Опять не соответствует. Удлинить и обескрылить.

Раздался хруст сухожилий, отчаянный стон. Из груди его начал истекать какой-то свет. Сперва яркий, затем все более слабый.

Миф окаменел: «Пылемёт бы мне или хоть пыльный мешок. Я бы показал этому Прокрусту свой оператор… всё бы его ложе превратил в пыль».

Эта мысль жгла его душу, пока свет души крылатого истекал. Когда этот свет померк окончательно, торжественный голос, звучавший, как показалось Мифу, отовсюду, возвестил:

– Поздравляю с объективизацией. Теперь Вы – равноправный член множества. Вы приобрели, успешно пройдя через оператор Прокруста, божественные качества, вечность, неизменность, бесстрастность. Бог–математик – теперь Ваш Истинный – Единственный – Вездесущий Бог. Вы приобщены к стр-р-рогим и т-о-о-ч-ч-ч-ным, истинно-достоверным знаниям.

– Прошу Вас в Хранилище Вечных символов, – раздался голос сопровождавшего. – Только тринадцать высших мундиров допускаются в это запредельное для всех место. Вот наши главные символы: математическая точка, прямая линия, равенство, тождество, числа фигуры, операторы непрерывных, прерывных и вероятностных преобразований. Они пронизывают всё, воплощая сущность всего во Вселенной.

– Всё, что невыразимо в них, еще не наука, – вещал упоенный гордыней рассудка голос.

– Скорее уйдём отсюда, – попросил Миф.

Шаман ждал их у разлома. Его взгляд подсказал Мифу, что он знает всё, что с ними произошло, что творится в его душе.

Легко постукивая тремя пальцами по бубну, как бы взбираясь ими по Мировому Древу, шаман тихо произнес:

Ты живое строго судишь –
Также ты судима будешь.

Все задумались. Наконец, шаман сказал:

– Мне осталось исполнить последнее поручение. Приступим к очистительному обряду, чтобы осуществилась медитация – общение душ с Великой Богиней-Матерью.

Миф дал Клятву хранить сокровенные, открытые ему знания от тех, кто по злобе или наивности может использовать их не для светлых дел. Далее он делится с нами лишь тем, что разрешено поведать.

Все исчезло. Абсолютное безмолвие, отсутствие всякой цветности, запахов, ощущений. Лишь невыразимое блаженство полёта души. Затем все пространство заполнилось голубым светом. У меня возникло чувство, что сама Мировая Душа, духовная суть Мира проявляется в этом голубом покрывале Природы. На фоне этого покрывала проступили контуры Розы. Она стала проявляться все ярче, ожила. Я узнал её. Протянул к ней, дышавшей нежным ароматом, руки. Белый бутон ее затрепетал, раскрываясь.

В душе моей зазвучал голос: «О-О-О-М-М-М!»

Трижды этот ритм прокатился волной через меня. Впервые в жизни я испытал такое чувство. Казалось, что я весь звучу, наполняясь чистотой, светом, радостью.

После этого я услышал:

– Ты просил дать возможность войти в мир той математики, которой учат землян?

– Да.

– Он тебе понравился?

– Душа моя содрогнулась.

– Это пройдет, Миф. И этот мир необходим. Но не только этот. Бесчисленные живые миры ждут тебя. Эта математика – дитя, мечтающая о вечности, бессмертии, всезнании. Она создала мир вечных истин, но… это мир, где нет жизни. Все ее знаки: точка, прямая, фигуры…, их нет во мне.

– Как?!

– А вдумайся, Миф, разве ты видел в жизни математическую точку, прямую линию, треугольник?

– А луч света, разве он – не прямая?

– Нет, мой родной, и он отклоняется в своем пути. Эта математика многое знает. В своём мире-разломе, в каждой её трещине откроет она бесконечное разнообразие. Но во всем её мире нет понятий «души», «со-вести», «со-страдания». Таковы её знания обо мне и тебе.

– Великая Богиня-Мать, ты уподобляешь меня себе. Разве мы соизмеримы?

– Родной мой, если у тебя хватит воли, устремлённости к свету для восхождения к вершинам души своей, то ты найдешь там всё, что ищешь во мне, Боге, Великом Триединстве. А все вечные и абсолютные знаки этой объективной математики – очень полезные, но лишенные жизни – мертвые обездушенные схемы-операторы.

– Но равенство, о Великая Богиня-Мать, ведь мы все мечтаем о равенстве, свободе и счастье. Сколько пролито крови за равенство?!

– Дитя мое, среди бесчисленных листочков во всей Вселенной нет равных, тем более нет тождественных – равных во всем. Каждый из них может сказать: живу и никому не равен. Это столь же вечная истина как мертвые истины добровольно ушедшей в свой бесконечный разлом науки. Она не знает своих Начал-Основ. В своей строгости всегда не полна и без своих сестер-муз, никогда она не построит мост над разломом, соединяющим ее мир с одушевленным, но сквозь бетон заблуждений Рассудка уже прорастают ростки иных математик и логик. Их живой лес станет математикой Жизни. Её Суть – минимизация насилия. Объективная математика ещё не ощутила, как она связана с иными, её сестрами-музами живых систем, в которых поют ритмы моего дыхания. На этом я прощаюсь с Вами, Миф и Клякса.

Роза Мудрости закрыла лепестки, истаяла. София голубая исчезла.

Первые звуки, которые вновь услышал Миф, были перезвоны Степаныча – любимого музыкального зайца его маленькой Музы.

Не открывая глаз, Миф почувствовал запах, который он ни с каким иным в мире не мог спутать. Мама наклонилась над ним и поправила вновь одеяло.

Это странствие, никогда более не повторившееся, определило жизнь Мифа.

Он, посвятив себя Основам Живых Мер, слышал порой в вещем сне:

Живые меры – не химеры:
Не в знаках их живая суть.
Стремись сквозь дымку скуки серой
В Лик тайный Истины взглянуть.

Я - мёд-ведь*
"Нюх-нюх-нюх" - пахнуло липой.
О-о-очень сладок липы мёд!
Пчёлы же наоборот:
Жалят в нос меня сердито.
Но мёд зовет: "Ведь мёд, ведь мёд...
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!"
И вот уж лапа вся в меду,
Увлекся я, ох, на беду:
Язык мой пчелы жалят... жалко
Ж-ж-жужжат! "Эх, ещё б по попе палкой!"
- Ой, за что, да я ведь мёд!
Мишка плачет и рев-ё-ё-ёт!

*Этимологическое родство слов "мёд" и "медведь" 
подтверждено (см. Приложение).

Органы речи
У Речи - органы, органы
И колокольчики свои,
Таинственны, чудесны, странны,
В словах скрываются огни.
Вот гнёзда: в них слова... птенцами.
Не верите? Проверьте сами:
Род и народ, природа тоже,
Бог - богатырь - богатство - Боже.

Пенёк пеньковый
Вол нашел волшебный пень,
Из пеньковой пень верёвки.
Хоть и пень, но о-о-очень бойкий:
Вызывает всех на бой
И пинает... Ой-ё-ёй!
Как не стыдно: из пенька -
Не пеньковая веревка...

Старый пень, но он, пока,
Притворяется так ловко!

Шпилька: Шпиля дочь
Шпиль и крепость свадьбу ладят.
Пара вышла – хоть куда.
Дочка-Шпилечка, отрада,
Но одна беда: худа!

Без полетов, как без света!
Без полётов... как без света!
Вы удостоверьтесь в этом!
Для начала со стихами
Крепко подружитесь сами.
Только с виду ведь стихи,
Как стихии, не легки.
Вроде... сумасбродны очень
И таинственней, чем ночи.
А вот это очень верно:
Музы необыкновенны,
Те, что в лучших из стихов.
Я поклясться в том готов!

Сварливый пес
Я - брани-носец, палко-носец:
По полю брани ношусь с палкой.
Мой нос пчела... Ай-ой, мой носец!
Но почему меня всем жалко?!

* * *
"Бре-ке-ке, - жаба сказала, -
Очень хорошо, но мало...
Б-р-р-рыков много... развелось,
Оттого земная Ось
Не живуча, худосочна.
Странно ли, что все порочно?
Если б каждый знал: почти -
Почитай... Да, по чести
Для иного, как для Друга,
А иначе в сердце - вьюга."

Непохожие дома
Гастроном и астроном
Кажутся так непохожи,
Но и тот, и этот - дом
Звездный и... желудка тоже.

У-у-у-бежище
У-у-убежище быстро бежало,
Стремилось подальше от жала.
А жала бежали за ним
И пели: "Спасём, сохраним.
Так жалко тебя… очень-очень…
Сейчас свои жала поточим".

Томилка
Я - Томилка. Потомить
Каждый любит что-то, где-то.
Утомленные от лета
В ожидании зимы
Вновь и вновь томимся мы.
Вот томов полки томимы:
"Ах, давно мы уж не чтимы!"
Полки утомились даже
И мечтают, фу... о краже.
Тома тоже нынче томна,
Так мечта ее огромна:
Всё вздыхает, всё о том,
Как играть буду с котом?

На свой риск и на свой страх
На свой риск и на свой страх
Люблю странствовать я странно.
Луговина вновь туманна,
А в волнах тумана Ёж...
Удивительно хорош!
Так мне кажется, Ежу.
Очень скромно я сужу.
Верный друг мой, Уж, согласен.
Клевета, что Уж ужасен:
Мы с ним - не разлей водою.
Уж и Ёж - друзья всегда,
И до гроба, и за гробом.
Так давно решили оба.

Ра
Я - Бог Солнца, Светлый Ра!
Дело лучшее - игра:
Радугой за Сказкой-Птицей...
Ой, она сама к нам мчится!

Ра-дуга
Двойной ра-дугой, дугою
Мы бежим, бежим с тобою.
Вот уж месяц молодой...
С ним покатимся домой!

По-ра
По-ра, по-ра, по-ра, по-ра...
Глазки закрыли, детво-ра.
По теплым лужам, ну же, ну же,
По лужам теплым голышами
К-р-р-ра-дёмся! Вы, конечно, с нами?!

Ра-дость
Рада-радешенька опять
Трава ножки щекотать,
Ведь, когда они босые,
То совсем-совсем иные.
Ног не чуя, бегут, слыша,
Как их Мать-Земля колышет.

Кр-Р-ра
Древний ворон я - внук Ра,
Моя песня: "Кр-р-ра, кр-р-ра, кр-р-ра!"
Кра-шу Солнышко красой,
А волшебною росой
Всех детишек окрыляю.
Так Вы ближе к Богу, Раю!

Вещая иг-ра
С Мифом, Музою, играя,
Мы открыли путь до Рая.
Путеводна его Суть!
Месяц в лужах, порой... жуть.
Вода вещая вещает:
- Без детей... не будет Рая!

Ра-зиня
Говорят, что я разиня:
Очень не идет цвет синий.
Синие глаза... как небо,
И распахнута в них Небыль.
Да, распахнуто чудесно!
Сказкам в них всегда не тесно!

Издалека лишь звезды милы, 
И только Дружбы два крыла
Пронзают Быль, где Тьма легла.

Неоглядный заливной луг моего раннего детства. В глубокой тёмной луже бьёт крохотный родничок. Она, не пересыхающая даже летом, очень гордится этим, называя себя не иначе как пруд-бочаг. Вот здесь-то, с незапамятных времён, живёт Сказка моего детства.

Неоглядный заливной луг моего раннего детства. В глубокой тёмной луже бьёт крохотный родничок. Она, не пересыхающая даже летом, очень гордится этим, называя себя не иначе, как пруд-бочаг. Вот здесь-то с незапамятных времён живёт Сказка моего детства.

Однажды, жарким июньским днём, я и моя коза ОМ-МА занимались любимым делом: внимательно разглядывали плывущие в тёмной воде бочага облака. Вдруг ОМ-МА, прикоснувшись своими шершавыми губами к моему правому уху, шепнула:

– Ой, ноги!

Я проследил за её взглядом и, действительно, удивительно: с маленького, проплывающего как островок в море-бочаге, облачка свешивались, прикрытые ярко-голубой тканью, ноги. Затаив дыхание, я взял стебелёк ромашки и чуть-чуть пощекотал пятку.

– Хи-хи.

Нога чуть заметно дрогнула. По воде прошла рябь. Мы переглянулись с ОМ-МОЙ и, когда вновь возникла зеркальная гладь, рогатая подружка с горящими от предчувствия чуда глазами шепнула:

– Попробуй ещё!

Я трижды провёл по другой пятке стебельком так, как будто рисую крестик.

– Ха-ха-ха!

Бабушка, мама моей мамы, когда мы гуляли с ней одни, любила рассказывать мне о Боге и о том, как ему нужно служить.

Сколько я помню себя, говорить и задавать вопросы, доводя взрослых до изнеможения, было моей страстью. Когда я только начал говорить, то, направив пальчик на каждого взрослого, приближавшегося ко мне, восклицал:

– Ти – кака!

При этом я внимательно смотрел, что и как будет делать тот или та, кого бабушка в умилении называла богоподобными. Про некоторых из них она говорила:

– Они – святые и совершенномудрые.

Один такой дядя, узнав, что он «кака», вскочив из-за стола во время праздничного обеда, воскликнул:

– Ах ты, бесёнок!

Затем, не попрощавшись, он тут же ушёл.

Лучшая подруга моей бабушки, всю жизнь ждавшая, но так и не дождавшаяся суженого, услышав, что она «кака», зарумянилась впервые в своей жизни. Крупные, как горошины, слёзы покатились по её морщинистым щекам.

– Не дитё, а сатана! – гневно воскликнула она.

– Бабушка, а кто такая сатана?

Бабушка долго и печально смотрела на своего ненаглядного внука.

Не добившись от неё ответа, я ухватил папу за указательный палец и повёл его на концерт Бога. Это было наше любимое занятие. По луговой тропинке мы подходили к обрыву, с которого, как с балкона, наблюдали всегда новые игры заката. После этого можно было пытать папу любыми вопросами. Он тогда был совсем ручной, совершенно непохожий на древнего Змия.

– Пап?!

Молчание. Он всё ещё, словно очарованный, не мог пробудиться. Тогда, потянув его руку и встав на цыпочки, я легонько куснул папин мизинец.

– Пап, а кто такая сатана?

Я знал, что папа изучает древние языки, и почти не удивился, когда он начал так:

– В древней Индии, сынок, «Сат» – то самое, самое главное, то есть Истина-Суть – Основа Бога. А в древнееврейском Сатан – противник, вообще противник. Он мог быть противником Зла, но потом всё чаще и чаще так стали называть бывшего Ангела Света – Денницу. Всё плохое, что зарождалось в человеческих сердцах, все свои самые ужасные действия люди стали объяснять тем, что их увлёк на это Сатана. Это оказалось так удобно!

– Правда, папа, как замечательно это придумано?! Теперь, если Катюха будет опять дразнить меня, я укушу её, а Вы будете наказывать Сатану, правда?!

Папа не ответил. Знакомая очень грустная улыбка.

Я третий раз пощекотал пятку. Крупные капли начали падать в бочажок. Протянув ладошку, я поймал одну каплю, крупную, как слезу обиды. Попробовал её. Она солёная!

– Ты плачешь?! Я обидел тебя?

– Да, я плачу, но не от обиды, а от счастья.

– От какого?

– Я нашёл Друга.

– Папа тоже говорил мне, что Друг – это счастье, если Друг истинный. А кто ты?

– Я – Истина, а для тебя теперь – истинный Друг.

– А отчего у тебя нет друзей?

– Все, кто просят: "Дай, дай, дай, Господи" – не могут стать друзьями.

Облачко, хоть и медленно, но подплывало уже к берегу бочага. ОМ-МА тревожно шепнула мне:

– Он сейчас исчезнет!

Прошло много-много, очень много лет. Я чувствую, что моё земное странствие скоро завершится.

Теперь, на закате своей жизни, больше всего я рад тому, что мой Друг действительно был и остается истинным!

Как только он меня ни испытывал!

С шести до девяти лет я был лихим разбойником. Особенно мне нравились нападения на осенние сады. Вот пазуха набита душистыми яблоками, и наш отряд стремительно летит к забору, подгоняемый хворостиной хозяйки. Гвоздь. Треск штанов. Лай собаки. Рывок... И яркость воспоминаний на всю оставшуюся жизнь.

– А ведь это воровство! – пробуждая совесть, говорит Друг.

И так было каждый раз, когда я опасно далеко уходил от своей тропы.

Взрослая жизнь, любимое дело. Жажда одолеть Вершину. Друг тихо советует:

– Спешишь, теряя осторожность и уважительность к иным!

Не слышу! И вот тогда, почти двадцать лет Дружба испытывает, укрепляя терпение и основательность.

Я так никогда и не узнаю сущий облик моего Друга. Вот в ослеплении и гневе вижу в ином врага. Через многие годы, выстрадав, узнаю в нем Испытующего Дpyra.

Когда, увенчанный дурацкими бубенчиками титулов, считаю себя опытным, он, словно Кришна, является как помощник. О таком помощнике я мог только мечтать. Мне говорится:

– Все для Вас сделаю! Как скажете, так и сделаю.

Увы! Ни про один день своей жизни не могу сказать, что прожил не сойдя с Тропы, ведущей к Сущему, моей единственной личной Тропы.

Порой, спасибо, хоть не слишком часто, слабея духом, погружаюсь в ропот или начинаю метаться в вихрях возмущений.

Когда дух ослабевает почти предельно, Друг помогает хоть ненадолго перенестись на тропинку заливного луга. Босой, нагой, по теплой июльской тропе подхожу с ОМ-МОЙ к глубокой заветной луже. Вот родничок вновь бьёт в ней и… облачко, и голые пятки свисающих с него ног.

Незабвенный голос Друга:

– Да, тебе трудно. Сделать почти невозможно, но... необходимо!

– Необходимо! Стань опытней! Ты должен! – я это слышу сквозь хруст угрызений совести, жующей меня все усерднее с тех пор, как черт меня дернул пощекотать твои пятки!

Должен, должен! Кому я должен?! Я так и не смог понять, что к чему в этом мире? Откуда, куда, зачем все это бурлит, течет и катится? Где Основа? Все так зыбко, всюду Дьявола улыбка. Демоны Рынка, Пещеры Рассудка воют усердно. На сердце так жутко!

Ты призываешь: достойно пройди испытание выбором каждым! Да кончится ль это однажды?!

Не слишком ли много пыток?!

Испытывая других, в не меньшей мере испытываюсь сам.

И вот только теперь, с седой головой, пережив столько потерь, словно пробудившись, почувствовал: из самой глубины души вырвалась птица Тревоги! Вот горькой слезою она по щеке.

– Я слабым, о да, слишком слабым был другом Тебе!

В ответ чуть иронично:

– Надеюсь, скучно тебе не было?

Сквозь слезы мой прорвался смех:

– Не назову тебя я скучным Другом! Мне никогда бы не взойти на те вершины, куда, Незримый, ты провел меня! Пусть хоть сейчас я сгину, и все-таки от всей души благодарю за всё, мой Друг, тебя!

Пута-ницыны дружочки
Говорят, что Ерунда
Хуже, чем Белиберда,
Я с обеими дружу
И, ребята, не тужу.
В Ерунде всегда, во всякой,
Без смущения и страха
Я стараюсь различить
Удивительную нить,
И не знаю, как, откуда
Эта нить находит Чудо.
А Белиберда, конечно,
Так забавна и сердечна:
Вот я ей чешу за ушком,
Подношу ей чая кружку!
А Белиберда, бермотно,
Мне на ушко так охотно,
Свои тайны открывая,
И щекочет, и толкает,
Строит мне смешные рожи.
До чего же мы... похожи!

Разоблачение
- Пута-Ница, Пута-Нина?!
  Запретить её! Как мина...
  Подрывает все устои!
  Она хуже всех, пустое...
  Мелет чепуху, болтая,
  Бреху-ница, тля такая.
- Да, конечно, верно. Тля
  Смехом ест устои зря,
  И от этого, от смеха, 
  Голы мы, почти без меха.
  А ведь, мороз! На что похоже?
  Стали мы с гусиной... рожей.
  Ой, ошибся: кожей, кожей.

Ша-ша-ша и шу-шу-шу
Ша-ша-ша и шу-шу-шу!
Тихо-тихо... всё кр-р-ру-шу!
Шалью Тишины, конечно,
Я закутаюсь беспечно.
Шалунам шалить не любо.
Громко надувают губы:
- Пута-Ница, вновь шалишь?!
  Ведь клялась: "Я буду, лишь
  Глазки в землю опуская,
  Цып-цып-цыпочка... такая".
- Роль моя - не жалить зря?
  Жить прилежно, словно тля?
Пута-Ница, опустив виновато голову и тяжело вздохнув:
- Виновата! Мне так стыдно 
  Не шалить. Ведь Вам всем видно:
  Лишнего я ша-ша-лю?
  Слезы - кап-кап-кап - на тлю.
-Тишину я так люблю,
  Правда, ведь в моей тиши
  За-сы-па-ют ма-лы-ши!

***
Лучший  Друг мой – Бес Покоя.
Пута-Ница, дети, в нём.
Поняли Вы, что их трое?
В тишине покой… огнём…
Под кроваткой. В ней уснём.

Вол-ОМ – Вол-шебник-ОМ
«М-м-м-у-у-у!» – Вол-ОМ – Вол-шебник-ОМ…
Вам из снега – звёздный ком.
А рогами – ушки, пятки…
Щекотать… давайте в прятки!
Кто скорее мне на спину?
Скачем! А не то я сгину!
Вот, волнуясь, скачу ввысь, 
За рога, за хвост держись!

***
Нет привычного сюжета.
Что же это?! Что же это?!
Стрела времени… в спираль…
Очень жаль, да, о-о-очень жаль!
Ничего нельзя понять…
– Пута-Ница, ты опять?!
  Ах, ты… хватит баловать!
– Да я… что? Я – как в Природе.
  Это-это-это… вроде
  Как зима, весна и лето.
  Вот всё в снежное одето.
  Вот в наряде все цветов,
  А вот мир плодов готов.
  Вот и осень золотая.
  Так и я, да, вся… такая:
  Закружу и… заморочу,
  Чтоб не скучно было очень!

Секрет Пута-ницы
Муза в каждом Сердце жива.
Нет, она не любит пива.
Ей милее звёздный  луг,
Песни средь друзей, подруг.
Муза, Миф и Змий, конечно,
Если дружат, то навечно!
Эта Троица в забавах
Стала Пута-Ницей, право!

Ответ другу - собаке
Забот взахлёб. Не до собаки…
Вперёд, стремительно вперёд!
Но Ангел мой решил, однако,
Что всё как раз наоборот.
Скелет бездомный: кожа, кости.
Лишь только хвост не подкачал:
Непрошенный явился в гости
Посланником иных Начал.
Мне Друга Бог послал… с хвостом
И с блохами, с когтями.
Суть дела всё-таки не в том – 
Поймёте дальше сами.

Кто такая Пута-Ница?
Кто такая Пута-Ница?
Может быть, она нам снится?
Что, в конце концов, такое...
Суп она или жаркое,
Или щи из топора?
Возмутительно! Пора
Во всём этом разобраться.
Вы со мной согласны, братцы?
- Можно мне? Я первый! Знаю:
  Индии гражданка - МАЙЯ.
  Да, иллюзия одна сверху донизу, до дна.
  С древних пор во всех и в нас
  Хитро, для отвода глаз
  Притворяется... девчонкой
  И, порою, очень ловко!
- А вот мне, представьте, снится:
  Я брожу... в её ресницах,
  Не в ресницах, а в... лесницах!
  А в глазах - вода живая,
  Нет ей ни конца, ни края.
  Как нырнёшь, так "пропадёшься"...
  И потом всю жизнь смеёшься!
- Можно мне? Да, без конфуза:
  Пута-Ница - Миф и Муза.
- Это просто чепуха!
  Ха-ха-ха, ой, ха-ха-ха!
  Так, конечно, не бывает:
  Пута-Ница не такая,
  Не бывает ведь такое:
  И одна, и всё же - двое!
- А я уверен: кто так звонка...
  Та - неподдельная девчонка!
  Вечно ведь она искрится,
  Пута-Ница, Пута-Ница.
  И всегда её проказы -
  Не дурачества, а Сказы.
- Можно мне? Она - лисица.
  Да, такой она мне снится,
  Она хи-и-итрая такая:
  На снегу со мной играя,
  Словно с маленьким мышонком,
  Хо-хо-хочет очень звонко.
  Всех мышат оближет, всех,
  И поднимет нас на смех,
  Говорит: "Пора Вам знать:
  Я для Вас - родная Мать!
  Да, для всех, в ком живы дети,
  Я за вас, за всех, в ответе!"

Нота Е-нота
(в консерваторию)
Заявление от Енота:
Позабыта главная нота!
До-ре-ми-фа-соль-ля-си… си?
Вы добавьте ещё «Еси».
Без восьмой ноты нет в жизни лада,
А вот с нею вся тварь будет рада!

Резолюция на заявлении:
Принять эту Тварь, как встарь…
Для капустников очень сгодится,
Ведь она, эта Тварь, Пута-Ница.

Репутация
Репутация у нас, людей, такая:
Вечно путать все от края и до края.
Пута-Ница, а не Ева, наша Мать.
Заблудились... и запутались опять!

Таинство любви
– Открыто Таинство Любви!
– Ну, Пута-Ница, ну, не ври!
Чтоб мне не хохотать – вдохнул.
Чтоб не упасть, я сел на стул.
– Секрет Любви… он весь в сластене!
Да, тот, кто сладок, тот и люб!
На спор… "зелеными… мильоны"!
– Слетела глупость с твоих губ!
– Зачем же спорить, коль я права?!
  А миллионы… фу, отрава.
Пойми же: "сладить"* – быть в ладу!
Иначе попадешь в беду!
Ведь Лад – Любовь, Основа, Суть!
– Да, права ты, а я – ничуть!

*Этимологическое родство слов "лад" и "сладость" подтверждено. 

Было полнолуние. Как всегда, перед сном, мама почитала мне интересную книгу об увлекательных странствиях. Поцеловала. Включила музыку закатного моря.

Я уже почти засыпала, когда кто-то взял меня за руку, и я пошла по золотистому тёплому песку, стараясь не сойти с белой змейки набегавших волн. Я чувствовала с каждым ускоряющимся моим шагом, что все здесь моё, родное. Когда-то, очень-очень давно, я была этим.

Мой шаг превратился в бег, почти полёт. Брызги весёлой радугой кружились надо мной. Вдруг открылся вход в пещеру. Она вся светилась, как будто поднятые мною брызги покрыли все её стены.

Рука того существа, которое вело меня всё это время, была столь дружественна, что ни на мгновение у меня не возникло опасения. Мы стали опускаться, погружаясь в светящуюся воду. Всё моё тело в этой воде покрылось сверкающими, словно бриллианты, пузырьками. Никогда я не видела такой красоты, не чувствовала такой светлой радости. Я плыла в светящемся потоке, который внёс меня в необъятный зал. В нём рос целый коралловый остров. Стволы, ветки и веточки кораллов, как и я, светились. Каждая веточка издавала светомузыку на свой лад. Когда я подплыла ближе, то стала различать слова. Вот – речь, похожая на китайскую; вот – почти понятная мне английская речь, а вот и мой родной русский язык.

– Отчего мне так хорошо с Вами, так легко и светло, как никогда не было на Земле?

– Муза, здесь твоя Прародина!

– Отчего же у нас, на Земле, не получается жить так, как здесь, отчего у нас так много бед?

– Здесь – тот сокровенный Лес Человеческого Языка, которым будут овладевать земляне по мере выздоровления. Ваш Язык давно и глубоко болен, а опыта его лечения почти нет. А ведь болезнь Языка – лишь отсвет болезни Сознания. Помогай, Муза, людям!

– Но я ведь только маленькая слабая девочка!

– Если решишься, Бог через нас поможет тебе.

– А можно мне на прощанье увидеть Ваши Корни – ту семью, из которой возникли все языки?

– Да, когда ты пройдёшь почти весь свой путь, то вернешься к нам с внучкой и внуком. Тогда и откроются тебе Вещие Корни. Счастливого пути… и до встречи!

Прошло много лет. Муза – известный языковед. Самая знаменитая ее книга, изучаемая почти во всех университетах, – "ЖИВЫЕ МЕРЫ: ФИЛОСОФСКИЕ СОКРОВИЩА ЯЗЫКА". Муза смогла обосновать то, что кажущаяся равномерность времени, однородность единиц числового ряда, формальность логики и подобные им простые меры, укоренившиеся в самой основе сознания, – опасные болезни. Суть потока жизни, как открыла Муза, различима в самом языке. Он, словно струнами, соединён с этой Сутью.

Много бед пережила Муза. Порой казалось, что всё погибло и, действительно, погибло так много родного. Но чувство того, что от неё ждут осуществления своей мечты, помогло сделать почти невозможное. Вот уже вырос внук, внучка почти такая, какой была она в ту заветную ночь.

Когда-нибудь я буду кошкой
(исповедь)
Различны все коты, как люди.
Я дружу с Альфою – собакой.
Её хозяйка мне… на блюде
Подносит рыбку! Честь, однако!
Альфа – огромная  овчарка -
Заботливо меня оближет.
Ах, как приятно, только жарко…
Лапки и грудь… еще пониже,
Потом, конечно, мы играем.
Игра для нас – святое дело!
Я даже когти убираю!
А Альфа… это не умеет!
Легли, устав, Альфа мечтает:
«Когда-нибудь я буду… кошкой!
Когти, убрав, тебя поглажу,
Ты подожди пока… немножко!»

Скажи, кто твой Друг,
И я скажу, кто ты.

Закадычные друзья,
Нет, не пьяницы лихие.
О, мои друзья иные!
В них таинственны стихии:
Муза, Миф, Белиберда и бездомная Собака,
Кошка, кот и лес. Однако
Пыльная Планета тоже,
Мама, папа, Ты, о Боже,
Омут и льняное Море
И ты, Луковое Горе.

Горьким пьяницам, конечно,
Я сочувствую сердечно.

Старые друзья
Я – тропинка в поле хлебном,
С тёплой лужей, с васильками,
Льном цветущим, родным небом,
С песнями… вот они сами.
Здесь волнуются, как волны
Детства старого, седого.
Все мечты и мысли полны
Светом лучшим. Его много,
Словно зёрен в поле этом.
Надо бы не в солончак!
Родина! Твоим Поэтам
Нелегко. Ведь, правда, так?!

* * *
Что скрыто в Имени твоем,
Какая Суть за видом внешним?
Стучу. Открой! Лучше вдвоём...
Общенью буду рад, конечно.

БАЛАГУРЯТА
Миф и Муза – брат и сестрица.
– Очень нужно породниться
  Триедино с Пута–Ницей.
– Как триедино? Очень странно!
– А это нераздельно-неслиянно.
Встревает Авось:
– Ну, в общем, как всегда бы, просто,
  Так яснее… и для роста,
  Как-то лучше на «авось!»
Отвечает ему Миф:
– Балагур, Авось наш, брось…
  Ведь века патриархата,
  Все «авосями» богаты…
  И на ясность – клевета.
  Здесь, в основном, «святая простота».
Муза, щекоча Авось, смеется и шутит:
– Милый мой дружок, Авось,
  Как в тебе прекрасна... Ось!
  Всем осям она… осина
  И к тому же... триедина -
  «Золотая середина».

ШОК И ЛАДА
Мальчик Шок. Девчонка Лада.
Эта парочка что надо!
Баловаться?! Ни-ни-ни,
Под кроваткою… огни,
Не огни, так, костерочек,
Совсем крохотный, да, очень.
Вы боитесь? Нет, не надо.
Вот ведь чаша шок-о-лада 
Кипит, радостно дымится.
Угостим… кроваток лица.
Нет, они не будут злиться:
Ведь кровать – лишь та кровать,
Где Вы любите лежать!
Выпил Шок, попила Лада.
И от шоко-шоко-лада
И, конечно, не от скуки,
Хохоча, летят к нам в руки…
Ляг-лягнула их кровать.
Нечего их баловать!

ГНОМ – АСТРОНОМ
Хорошо в лесу жить Гному:
Все тропинки ведут к дому,
И на доме надпись: «Г-ном»,
А пониже – «Гастро-ном».
«Гастро» – это для желудка.
Пировать здесь можно жутко.
Жуть такую, жуть сякую,
Всех всегда гостей… балую.
На балу и на балконе
В вихре вальса… мои пони,
Бабочки и даже кони.
Закружился звёздный дом!
Оттого Гном – Астроном.

***
Каждому что-нибудь кажется.
Тут уж крестись – не крестись.
Каждому нужно отважиться,
Знать… жизнь коварна, кажись!

***
Дураков на свете нет.
Хорошо им и без света -
Экономно очень это.
Повелось так с давних лет:
Дураков на свете нет.
Лучше всех наш Свет. Таков:
Он "живёт… без дураков!"

***
Если человек душевный,
Он уже почти волшебник!
А коль еще и  Совесть в нем,
То самый он волшебный Гн-ОМ.
А кто такой Гн-ОМ?!
Это – маленький ОМ.
В каждом из нас, глубоко и нормально,
Спит он в душе и, конечно же, в тайне.
Он спит и мечтает: «Будить и дружить!
Тогда то Вы сможете счастливо жить!»

ОБЪЯСНЕНИЕ С КОТОМ
Взвыл с возмущением Кот Заходера*:
– Вы, Пута-Ница… ну… словно холера.
  Классика Вы не читали совсем…
  «Кот и котлета»… да ясно же всем!
  Ну, Пута-Ница… да я же Вас съем!
Вся покраснев, Пута-Ница, икая:
– Верно, Кот, каюсь! Я дура такая,
  Смело и вяло я вело-си-пед
  Изобрела!… Ешь меня на обед!

*В книге Б. Заходера "Избранное" стихотворение
«Странное происшествие»: «С голодным котом повстречалась котлета».

***
Сдобная булка…
Слишком у-у-у-добна…
– Ешьте меня, чтоб толсте-е-еть и толстеть!
  Толстое тело… себе, чем угодно:
  Ум укрепляется… задний, так ведь?!

ЛЕНЬ-ИО-ЛОГИЯ
Ум и Лень умильно жили:
Долго спали, вкусно пили  или,
Льном, прильнув к варенью,
Спорили: быть лучше Ленью
Умной или  вовсе без Ума?!

Распрекрасна Лень сама.

ХРЮ-Ю-ЮШКИН ЛУЖОК
Лужа – прекрасный для хрюшек лужок.
Детки, скорее ко мне под бочок.
Грязи целебны! Катайтесь по шею!
Будете все веселее, нежнее.
Бывшие бантики, платья, рубашки…
Х-р-р-рю-ю-юкайте… вы ведь теперь замарашки!
Хвостик у каждого бубликом станет.
Лужа, друзья, никого не обманет!

***
Кол заснул и видит сон:
Коло-коло-колокольчик он.
Все такие же. Трезв-он!
И с неба коло-кольный звон!
Заколдованы колёса.
Колдуны колдуют косо,
Околесицу несут…
И расколом колют люд.
Пляшут около кола…
Всё-ё-ё… проснись – уже пора!
Но вновь заснул… и тот же сон:
Снова колокольчик он,
Снова радостный трезвон,
Всех и всюду… хоть трезв он.

Хорошо б и нам так ведь:
Не р-р-р-ы-ы-ы-чать, а… за-звенеть!

СНЫ МАШИН
Рычит рычаг: «Хочу в очаг!»
Очаг в ответ: «Тушите свет,
Иначе я от рычагов
На всё, на всё, на всё готов!» 

***
Ветер рано-рано-рано
Поднимает ветерана.
Ветер раны бередит.
– Не спеши. Пусть он поспит!

ЗВЁЗДНЫЕ ИГРЫ
Вот собрали звёзд лукошко!
Подождите хоть немножко.
Т-с-с-с! Не спугните, а то снова -
В космос… Звёздная Корова
И Мёд-ведицы за ней…
Млечность звёздам ведь родней.
Из лукошка звёзды эти:
– Всё не так… мы тоже – дети!
  Мы соскучились без Вас!
  Звёздно-сказочный пусть час
  Наступает. Все летим!
  Чур, я – Бабочка, я – Дым,
  Я – Орёл, я – Кот Крылатый! -
На прощание Лукошко:
– Звёзд возьмите хоть немножко!
  Завтра, может быть, опять
  С ними будем мы играть.
  Нас от звёздных войн тошнит.
  Будь, Лукошко, знаменит!

***
Размечтался меч: «Помечу
Всех, чтоб знали, кто я есть».
Но застрял бесславно в глине,
Той, с которой дружит Честь!

НЕУЖЕЛИ?!
Камень, птица, я, блоха –
Все подобны?! Ха-ха-ха!
Пута-Ница, одурачить
Хочешь? – Да, никак иначе. 
Это кажется нелепо?
Ох, опасно верить слепо!

Я – ОН – ООН:
ВСЕМИРНОЕ РАЗОРУЖЕНИЕ
Пух-пух-пух! Ага, все пушки
Переплавить на подушки
Пуховые! В самый раз.
С пушками – короткий сказ.
Воины пусть только… воют.
Кто всех громче – герой втрое,
Триединый он Герой!
Поле брани: здесь браниться
Могут все. Ну, не лениться!
Да, вооруженье – Сила!
Это всем уже не мило.
Ведь ружьё – то, что ругает.
Ругани… бессчетны стаи.
Надо нам вооруженье
Переплавить на варенье!
А как же взрослые мальчишки?!
Не хватает им умишка…
Что ж, пусть женщины и дети
Мир хранят на всей планете!

ПУТА-НИЦИНЫ ПРОДЕЛКИ
Я люблю белить,
Чтоб белки… нет, белки…
Нет, всё же мелки.
Чтобы белки все белели
Весело, на самом деле.
Чтобы всё – белым– бело
Словно снегом занесло.
Побелю я даже… Зло.
Будет просто, будет пусто,
Будет хрусткая… капуста.
Вот тогда её кочан
Покачает головою:
– Пута-Ница, что с тобою?!

СТАРИННЫЕ ДРУЗЬЯ
Подружились Уж и Ёж.
– Пута-Ница, ну уж… врёшь!
  Непохожи ведь ужасно!
  Не поверю я.  Напрасно
  Всех морочишь ты опять.
  Не шали! Ложись-ка спать.
– Старый Змий! Ты мудр, конечно,
  Но поверь, поверь, сердечно…
  Всем даю я слово чести!
  Чтоб мне умереть на месте!
  Коль хоть столечко совру,
  То сейчас же здесь помру.
– Ладно, балагурь опять!
  Буду сказке я внимать.
– На Ужа конечно Ёж
  С виду, правда, непохож.
  Но напрасно вы решили.
  Что они такими были.
  Долго, дружно они жили
  И… себя преобразили:
  Вот – старинные друзья!
  Их теперь узнать нельзя.
  До чего похожи стали!
  Дружба ведь покрепче стали!
  Дружба всех богатств богаче!
  Это так, а не иначе!

ЖУРИТ КОРОВА СОЛОВЬЯ
Журит корова: – Соловей,
Но вот меня ты хоть убей,
Увы, никак в толк не возьму:
Что ж не поёшь ты: «Му-му-му»?
– Да, да, почтенная корова,
  Всё верно, ох, хоть и сурово.
  Масштаба Вашего лишён…
  Я в арии «Му-му» смешон.
  Но всё ж, надеюсь, для другого
  По замыслу я создан Бога.
И мы не лучше той коровы,
Природу так судить готовы!

С ЛЯГУШАЧЬЕГО НА РУССКИЙ
Смеётся лягушка: – Ква-кво-о-о-кво-кво-квооо-д,
Коль Мастер, на русский осиль перевод
Песни лягушки, живущей в пруду!
Слабо тебе квор-кнуть?! -
– Да, так не смогу. – 
Вот в белом костюме весь в тину зарылся
И в ряске зелёной на свет появился.
Стаканчик хватил и… «Ква-кво-квыр-квор-квыр-р-р…»
Лягушка умильно: – Ах, ты – мой кумир-р-р!

НЕ ТО
Рожа, рожицу рожая, 
Умиленно: «Роза мая!»
Маме Рожица в ответ:
«Красивее тебя нет!»

САМЫЙ  ЖАЛОСТЛИВЫЙ
Спасу нет, как жалко всех!
Каждому помочь желая… жалю. 
Только, как на грех,
Одно жало. Эх, если б стаю
Спас пожаловал. Не смог
Тоже всемогущий Бог!
Жалить всех, за всё, сверх меры!
Кардинал такой я, серый.
Создан я, чтоб  моё жало
Вам быть лучше помогало. 
Самый жалостливый к людям…
Скорпион, всегда и всюду:
– Очень жалко всех-всех-всех!
Не вводите меня в Грех!

ГИМН ВОРОНЫ
– Кр-р-ра, кр-р-ра, кр-р-ра, – поёт ворона, -
  Красота моя урона
  Всем соперницам моим
  Перья «выщипает»… в дым.

  Все они исчезнут, кр-р-ра!
  Красоте моей ур-р-ра!
  "Красота весь мир спасёт?!"
  Или всё наоборот?!

МАСКА МУДРОСТИ
В шкуре Змеи пришла Ворона к нам
И «ложной» мудростью очаровала:
– Я счастье высшее Вам дам.
Не верьте прежним Вы богам,
Они Вас подвели уже немало.

Рецепт вороны очень прост:
– Мы, смертные, напрасно дышим.
Коль не дышать, то взлетим выше
И там, на небе, к Счастью мост.

Такие "щи из топора"
Ворона мудрая варила,
Но им, когда пришла пора,
Соль Сути дала вкус и силу.

Живым нельзя нам не дышать,
Нет счастья без полётов в небо.
Парадоксальна Благодать,
Та, что порой нужнее Хлеба!

БАРАНИЙ РОГ
Ну-ну-ну, да ну-ну-ну,
Гну-гну-гну, конечно, гну
Я Судьбу в бараний рог.
Что?  Слабо? А я вот смог!

Рог бараний вдруг упруго
Разогнулся… в лоб!!! С испуга:
– О-ё-ёй, да а-я-яй!
Гнул тебя я невзначай,
На авось…хотелось очень!
Не было совсем уж мочи.
Утерпеть. Приятно ведь
То согнуть, что всех гнёт круто!
Но… не вышло почему-то.

Чтоб свою Судьбу пытать,
Возлюби её как Мать!

ХОЗЯИН СЛОВА СВОЕГО
Я – хозяин только слову,
Только слову своему.
Мне за ним, за  крепким, снова
Лезть в карман… нет, ни к чему.
Слово дать мне – что раз  плюнуть!
Ворочу… не в бровь, а в глаз,
Что порвать чужие струны,
Распотешась: знай же нас!
Что моё, над тем я волен!
Как хочу, так ворочу.
Волей вольною доволен.
С ней не надо и к врачу.

Словом, Бог весь мир создал,
Но Хозяином не стал!
А я – так его повыше,
Что глядите?… Едет крыша!

БЕС-ПОДОБНАЯ МАСКА
В жизни кто так всё напутал?!
Ни Начала, ни Конца!
Бес Причины почему-то
Без хвоста и без  венца.
Всё причиной, как пружиной,
Бес пытается бесить.
Вот беседует он чинно,
А вот режет жизни Нить.

Так мы вжились в эту "Сказку",
Что уж сами беса  маску
Снять не может, там и тут…
Не узнают, не поймут!

В это утро мамины поцелуи пробуждали меня особенно весело и нежно. Но когда я, наконец, решился выскользнуть из теплой пещерки, которую мастерски соорудил из лежбища, то вдруг почувствовал неладное: зловредный Дух успел-таки выскочить из попки и крепко ухватить меня за уши.

Встав с левой ноги, я повертелся, попрыгал козликом по часовой стрелке. Дух, словно древний кочевник, взнуздал меня и наслаждался своей властью.

– День да мой, все сласти во Власти! – вскричал он трижды, хлестнул невидимой плеткой, и я, сам не понимаю как, злобно пнул левой ногой свой ночной горшок.

И я сам, и пушистый ковер, и черная кошка Клякса внезапно оказались с весьма подмоченной репутацией.

Вот тут, как обычно, деликатно постучав в дверь, вошел дедушка.

– Сынук*, с добрым утром! Глянь, какой пушистый снег зовет нас на прогулку!

– Здравствуй, Змий, – пробурчал я смущенно.

Клякса, смерив меня презрительным взглядом, вспрыгнула на стул, удобно устроилась на моей белоснежной рубашке и стала тщательно вылизывать мой подарок.

Горькая обида и досада на Кляксу охватила и возмутила меня: «Ах ты, черная неблагодарность! Забыла, как я тебя, бездомную, состоявшую наполовину из блох, вытащил из бетонного колодца и уговорил родных взять в дом?!»

– Опять болезный дух?! Он начал день удачно! – молвил дедушка.

Словно не слыша дедушку, я, то вприпрыжку, то покачиваясь, стал осваивать свою комнату, расталкивая всех и всё.

– Кто ты и что ты делаешь?! – спросил заинтересованно дедушка.

– Слоном слоняюсь.

Тут я подпрыгнул особенно высоко и заорал.

Клякса, делая вид, будто ей моя игра вовсе неинтересна, обронила:

– Бубнишь, как бубновый туз, самовлюблённый карапуз.

– Ну, этого я от тебя не ожидал. Три дня не буду ходить в Храм, возведённый в твою честь.

Вновь прыжок. Штаны, зацепившись за крючок на стене, громко треснули.

Клякса, задумчиво вылизывая любимую левую переднюю лапу, со смаком растягивая слова, изрекла:

– Штаны рвутся... в небо! – и, помолчав, добавила – Лучше бы туда рвались твои мысли.

Я, болтаясь на крючке, ответил, еле сдерживая досаду:

– Мысли скисли!

Снятый с крючка, я, изловчившись, загнал зловредного наездника в попку и прихлопнул его там. Для верности заклинил заклинанием.

А впавшая в немилость Клякса предрекла:

Дух злобный дырочку найдёт.
Ему и в попке - всё как мёд!

Мама заботливо проводила меня и дедушку на прогулку:

– Не спешите. Давно не было такого чудесного зимнего денька. Я приготовлю к обеду наш любимый торт.

– А мы, – в тон ей ответил, задумчиво глядя на меня, дедушка, – постараемся добыть какое-нибудь особенно странное странствие.

– Может, оставишь клюшку, Сынук? В дальние странствия лучше ничего лишнего не брать.

Но кочевник уже наклонил мою голову так, будто я готов был забодать и дедушку, и маму. Пальцы мои крепко сжали клюшку.

Лишь теперь, через многие годы, я вижу, что рука моя сжимала то, что называется клюкой ведьмы.

Снега было много-много-много. Мы нашли тихое местечко, где были только снег и мы. Змий взял с меня торжественную клятву: хранить великий секрет снежного орла. Затем началось обучение орлиному мастерству.

Вот, раскинув руки, он падает в пушистый снег, бьется в нем и вдруг взлетает! В снегу остается вмятина от орла.

– Если в полночь, при полнолунии, ты сделаешь также...

– А в какой месяц и день?

– В ночь с шестого на седьмое января. Тогда...

Вдруг – душераздирающее: кар-р-р, кар-р-р, кар-р-р... Я разъяренно замахнулся клюшкой на тетку-ворону, испортившую таинство.

Ворона, нагнув голову ко мне и трижды покачав ею слева направо, подпрыгнула, распушилась и вдруг надсадно заорала:

– Кар-р-р, кар-р-р, кар-р-р, кор-р-рова.
  Ну, подружка, ты здорова, 
  А глаза полны печали. 
  Что, с утра не наливали?! 
– Не-е-ет, не-е-ет, не-е-ет!

Я оглянулся. В том месте, на которое неслись вопли тетки-вороны, в белоснежном снегу стояла красная корова. Огромными печальными глазами она внимательно и сочувственно посмотрела на меня. Покачала головой. Проронила:

– Мне так стыдно и обидно.

Затем, наверно, от стыда и обиды она исчезла.

– Как ты думаешь, Змий, торт уже, наверно, хорошо пропитался кремом?

Змий задумался, прикрыв как обычно глаза, понюхал воздух и ответил:

– Да-а-а, сегодня торт удался, особенно хороша серединка.

– Так что ж мы стоим? Пошли домой!

Я потянул дедушку за руку, но тут, дружелюбно виляя грязным хвостом, ко мне подошла бездомная собака.

Своей собаки у нас никогда не было. Каждый раз, когда на семейном совете мы пытались решиться завести щеночка, Клякса точила когти и заявляла:

– Я решительно против, только попробуйте! Везде наложу вам мор-р-р-мораторий.

И, свернувшись на столе уютным клубком, пела: «Пра-а-а-во, вето, пра-а-а-во, вето, пра-а-а-во, вето».

Ошейника на этой собаке не было. Лишь очень черный юморист мог бы назвать ее толстой. Однако свежий снег развеселил ее. Хвостик завился кренделем. Она вытянула передо мной передние лапы, прижала к ним голову. Это было очень забавно. Она приглашала меня поиграть, представившись так:

Я – дворовая собака.
Неудачница. Однако,
Гляньте: разве я одна
Благ житейских лишена?
Да, Судьба моя сурова:
Ни жилища нет, ни крова!
Всё же мир не весь таков -
Много в мире добряков!
Вот опять несут мне что-то!
Ох, до чего же есть охота!
Только прежде, чем куснуть,
Нужно хвостиком вильнуть,
Подойти к еде несмело…
Этикет – святое дело!

Потом Змий объяснил мне, что такое приглашение – высокая честь, но, видно, не зря сокрушалась тетка-ворона, не зря сокрушалась корова.

Я довольно сильно пнул эту бездомную странницу. Она даже не взвизгнула, медленно выпрямилась, внимательно посмотрела на меня, на дедушку, снова на меня. Мы были с ней одного роста. Она аккуратно куснула меня за лоб. Не до крови, но я заревел от обиды и унижения. Она спокойно повернулась и пошла. Отойдя немного, оглянулась. И тут я услышал... нет, это был не голос. Она молчала, но во мне необычайно ясно прозвучало: «Ты прогоняешь Друга!».

Как обычно, дедушка ничего сразу не сказал. Мы потихоньку шли домой. Я прижимался к нему. Войдя в кленовую аллею, Змий положил руку мне на плечо. Там тогда впервые прозвучало:

Я – щенок, я рожден на московской помойке,
Потому я такой неказистый и бойкий.
Отказался хозяин от мамы моей,
Хоть она, говорят, благородных кровей.
Снег валит, не добраться теперь до отбросов.
Как дожить до весны? Вот вопрос из вопросов.
Кто издохнет быстрее: бездомный щенок
Или тот, кто его не пустил за порог?

– Знаешь, Змий, – сказал я, делая вид, что стих про несчастного щенка и злобного хозяина мне совсем неинтересен, наверно, моему кочевнику уже надоели мои уши. Он, скорее всего, опять ускакал в попку.

– Ох, Сынук, не сглазь. С такими темными, как у тебя, глазами лучше не высказывать то, что тебе хочется.

Мы шли тихо-тихо, и также тихо шел снег. И шёл, и летел, танцуя, щекоча мне ресницы, щеки, губы, и казалось, что снежинки напевают:

Нам странствие это прекрасно-прекрасно,
Что было и будет, поверь, не напрасно.

Я перестал слышать слова снежинок, но теперь зазвучала и засияла снежная музыка.

Казалось, кленовой аллее не будет конца. Дедушка остановился. Любуясь снежной светомузыкой, он достал из кармана горсть семечек. Рассыпал их почти у наших ног. Тут же прилетели три воробья. Радостно чирикая, стали лакомиться. Один из них, самый старый и медлительный, клевал не спеша, приговаривая:

– Хоть одна душа о нас вспомнила.

Вот тут – до сих пор не понимаю, как это произошло – с криком:

-Вора бей! – я мгновенно ударил клюшкой. Молодые и шустрые успели отскочить, а старому я, наверно, повредил крыло. Он жалобно пискнул и вприпрыжку скрылся в густом колючем кустарнике, росшем вдоль аллеи.

Раздалось стремительное хлопанье крыльев, и над моей головой прозвучало:

– Кар-р-ра, кар-р-ра, кар-р-ра.

– Да, всё-таки сглазил Сынук!

Минули годы.

– Ура-а-а-а!!! Меня берут в настоящий поход по быстрой речке! Мы плывем на байдарке!

Льдины и камни угрожающе рычат, обдавая ледяными брызгами. Впереди – небольшой деревянный мост. Неосторожное движение. Байдарку развернуло поперёк потока, прижало к опорному столбу, и река с хрустом разорвала её пополам.

Я плыву. Одежда всё тяжелее. Вот я уже хлебнул ледяной воды. Погрузился в неё, но вынырнул.

«Кар-р-р-а!» – пронеслось в моём сознании.

Я погружаюсь и вновь всплываю. Кажется, что это продолжается очень долго. Необычайно ярко возникает сначала то, что я когда-то пережил, что стало моими главными событиями.

Мне три годика. Деревня. Наш дом на опушке леса. Глубокая, как пруд, посудина с дождевой водой. Я зачарованно гляжу в неё, пуская листики по ряби, которую майский ветерок гонит в дальний угол.

Горбатая деревенская колдунья, которую даже взрослые в нашей деревне побаиваются, внимательно осмотрела мои глаза.

Вот она уже за калиткой, и думая, что я её не слышу, говорит сама себе:

– Не жилец! Уголки глаз блёклые. В воде – погибель! – помолчав. – Вот если только Ангел-хранитель выручит!

Прошло три дня. Ночью было полнолуние. После завтрака я вновь пускаю листики-кораблики, свесившись почти по пояс над водой. Ветерок погнал мой кораблик. Как сейчас вижу: я потянулся резко, чтобы успеть спасти его, и… упал в воду, успев отчаянно крикнуть.

В это время маму остановила деревенская приятельница. Уйти сразу было неудобно, хотя маму охватила страшная тревога. Когда она прибежала домой и стала звать меня, то предсказание колдуньи уже почти сбылось…

Первый класс. Весна. Пруд. У меня за спиной ранец. Наша ватага с гиканьем прыгает со льдины на льдину. И вдруг моя льдина ныряет под соседнюю. Шинель и ранец тянут ко дну… Спасён!

Новые, очень яркие сцены. Я узнаю себя, несомненно, но уже взрослого… Не раз страшная беда глядит мне в глаза. Душа чувствует гибельность. Кто-то незримый отводит беду.

Тут чья-то рука крепко ухватилась за капюшон моей штормовки. Рывок. Я вновь на этом Свете.

– Рано тебе ещё идти на корм ракам – прозвучал весёлый девичий голос.

С тех пор годы мелькали. Быстрый поток жизни нёс меня. Походы, девочки, семья, служба.

Незаметно для себя я потерял интерес к ночным полётам со Змием. Лишь изредка я вспоминал, как весело мы играли на Пыльной планете. Ребята-пыляне угощали нас чудесными пылеменями. Потом начинались состязания. Одев пылевые бурки, мы превращались в пылевые буруны и в пыльные бури, бурля и буря друг друга до бурного испуга.

Самое прекрасное было в конце. Стреляя из пылемётов, каждый посылал цветные стрелы лучей так, чтобы создать-соткать картину лучшего Друга.

В последний наш прилёт, как будто предчувствуя долгую разлуку, пыляне подарили нам картину, которую назвали «Змий – Миф – Муза». Но я тогда ничего не понял. А Змий, которого очень трудно было удивить, был поражён. Ведь пыляне Музу никогда не видели. И кто такой Миф, они тоже не знали.

В этот прилёт я особенно сблизился с мальчиком-пылянином по имени Инь-Ян. Мы подолгу бродили и беседовали вдвоём. Тогда у нас возникло чувство, что наши планеты, при всём кажущемся различии белого – земного и пыльного – пылающего Света, очень-очень-очень похожи. После этого Инь-Ян рассказал мне древнюю легенду о том, как возникли люди, то есть пыляне.

Пыль из звёзд выбивая, 
Избавляясь от пыли,
Нас посеяла злая
Воля или чужая?!
А потом нас... забыли.

Странствие продолжалось стремительно. Вот уже виски мои побелели. По еле заметным, почти неуловимым приметам сердце чувствовало, что Гроза близко. И вновь мы встретились. И я опять не узнал её.

Густой туман начал таять в луговине, когда мы подъехали к нашему деревенскому домику. Стараясь не разбудить родных, тихо открыли калитку, но, конечно, нас ждали. Вот радостные крики, незабвенные руки обвиваются вокруг моей шеи, и вдруг я чувствую, как что-то лохматое трётся об мои колени и увесистый хвост деликатно стучит по ногам.

– Это что за чудо?! Откуда этот скелет?

«Скелет» тихо повизгивал от избытка чувств. Казалось, что хвост вот-вот оторвётся и взлетит восторженным кренделем.

Любимое крылечко. Кошка-Клякса – справа, а бездомная деревенская кошка Муся – слева. Внучка Муза уютно устроилась у меня на коленях. Таинственным шепотком посвящает в страшную историю.

– Дедушка, это не простая овчарка. Посмотри, как она держит хвост. В ней течёт волчья кровь, но она очень ласковая. И ничего что скелет: у нас поправится.

– А знаешь, она голодала почти два месяца, пока нашла нас. Наверно, погибли её хозяева. Ветеринар говорит, что ее сбила машина.

Мы назвали её Альфой. Ведь она в нашем доме – первая собака. Но Клякса говорит, что её надо называть иначе: Пальмой.

Муза улыбнулась и захихикала.

– Знаешь, сначала, когда Альфа прибежала, она сказала: «Я хочу у Вас укорениться».

Её встретили Клякса и Муся. Клякса, как всегда, стала точить свои острые когти, приговаривая: «Я здесь хозяйка. Я дом охраняю. Тоже мне, Альфа-Пальма нашлась. Укореняйся, где хочешь, но не у нас».

А вот тут кошка Муся, которая каждую зиму голодает, пожалела несчастную. Она так страстно молилась Богу, что Альфа почти уже укоренилась.

Тут Муза, ведая, как её любит собеседник, попросила:

– Собаке нужен хозяин. Посмотри, почувствуй, ей очень хочется, чтобы хозяином был ты.

Лес – один из самых лучших моих друзей. Нет большей радости, чем бродить в нём. В этот раз пошёл один. Сзади – почти неслышные шаги. Оглянулся – идёт Альфа.

Не спеша гуляли часа три. Но она вернулась, сильно хромая: после аварии позвоночник её не выдерживал пока даже такой нагрузки. Но любовь и забота чудесно целят её. Подружилась с нашими кошками. Они разрешают ей даже вылизывать своих котят. Когда она начинает вылизывать Кляксу, та, с притворным неудовольствием, бьёт чёрным хвостом Землю и ворчит: «Ну, Пальма, ну, это уж слишком!»

Вторая прогулка в лес – и снова неудача. Комарам так понравился голый нос Альфы, что она с позором бросила хозяина одного в лесу и убежала домой.

Ей было ужасно стыдно. Она поклялась при всех, что теперь уже не бросит меня никогда. Мы впервые увидели, как собака плачет от душевных мук. Мы все ее утешали. Чтобы унять её слёзы, сочинил, как мог, экспромт.

   Я – Король
Я воспою свою собаку.
Она крылата и умна.
Сказки, стихи творит. Однако
Для блох – желанная страна.
Она – их дом обетованный.
Она для них и хлеб, и соль.
Она – их собственность. Как странно?!
Ведь всё же я – ее Король!

Вот Альфа затеяла игру с детьми. Ребятишек, всех-всех-всех, она очень любит. Игру придумала сама.

Находит палочку и говорит:

– Кто догонит меня, получит в награду палочку. Нужно только приговаривать: «Отдай, отдай, отдай, Альфа, палочку!»

– Когда отдам ее, она будет уже волшебная!

Дети, крича и смеясь, бегали за ней, окружали её. Но с удивительной ловкостью, дружелюбно постукивая их своим внушительным хвостом и даже кружась от радости, словно в вальсе, Пальма-Альфа уворачивалась от всех.

Игра завершилась, когда все детишки попадали от смеха, удовольствия и усталости.

– А теперь, – сказала Альфа, – загадка для самых маленьких:

Дерево волшебное выросло у Вас,
Бегает и лает каждый день и час.

Кто это?

– Собака, собака! – раздался звонкий голос.

Альфа добродушно постучала по голове «умника» хвостом и спросила:

– Но разве собака – дерево?!

Раннее июньское утро. Идем к лесу по заливному лугу. Травы по пояс. Долго стояли у Омута. Огромная старая ива уговорила нас искупаться. Шелковистые зелёные водоросли казались кудрями русалок. Омут чаровал своей прохладной глубиной, не хотел отпускать, но лес звал.

Я шел босиком по лесным тропинкам светлого березняка. Как обычно, когда никого из людей не было вблизи, тихо напевал любимые стихи. Альфа выбрала самую волшебную палочку и тоже наслаждалась.

«Это наша третья прогулка в лесу», – раздался в моём сознании до боли знакомый голос, донёсшийся из далёкого детства. Я вздрогнул, увидев у моих ног вытянутые лапы, прижавшуюся к ним в забавной позе собачью голову... Мой удар... и те слова: «Ты прогоняешь Друга».

– Эта могучая ель давно ждёт нас. Подойдём к ней, – услышал я голос Альфы.

Среди неоглядного хоровода великолепных берёз могучая ель казалась мифической прародительницей. Я прижался к ней спиной и на минуту прикрыл глаза. Эта ель всегда дарила мне удивительную тишину. Сегодня сквозь необъятную толщу тишины сначала пробилось радостное предчувствие. Меня озарило, и сбивчиво, прерывая самого себя, я стал вскрикивать: «Возле школы... на льдинах... и потом, когда переломило байдарку... Это ты?!» Альфа легко вскинула лапы мне на грудь. Её глаза были напротив моих. Они не разделяли моей радости. Это было больше похоже на ласковую печаль.

Но вдруг она сильно и часто заскребла когтями по стволу ели и исчезла. Я сильнее прижался к её могучему стволу. Радостное предчувствие усилилось. В ней что-то происходило. Зазвучала музыка. Мне казалось, что когда-то, необычайно давно, я слышал эту мелодию.

Ствол ели приоткрылся. Музыка стала слышнее. Сам не знаю, почему, но я прикрыл глаза. Вновь тепло родных рук.

У меня был, наверно, удивительно глупый вид. Передо мной была Муза. Да, я готов поклясться, что это была она и... не она. Это, конечно, была не моя маленькая внучка, а прекрасная пятнадцати - шестнадцатилетняя девушка.

Когда из старой могучей ели вышла Муза, только тогда меня осенило: «В кого пошла, на кого похожа маленькая Муза – моя внучка!»

С трёх – четырёх лет в наших играх не по её воле стали возникать очень сильные переживания. Они так захватывали и потрясали, что в нашей семье их называли «игрой на жизнь».

Летом она всегда бегала босиком, а в нашей деревенской округе – совсем голенькой. Мальчишки с ней дружили и совсем маленькие, и подростки. Один из её приятелей заканчивал школу-десятилетку.

Её способность вовлечь в игру ребят, казалось бы совсем к этому не склонных, поражала нас. Однажды мы невольно стали свидетелями импровизированного танца с подушечками. Парень, заканчивающий школу, и его тринадцатилетний брат – деревенский умелец с крутым характером – увлечённо водили с Музой хоровод, держа в вытянутых руках подушечки. Муза вдохновенно импровизировала. Они, как загипнотизированные, вторили ей.

А ещё, когда Музе было почти пять лет, в неё влюбился наш старый Омут. Он увлёк её купаниями. Вскоре она стала довольно хорошо нырять, прыгая с «тарзанки»– веревки, заменявшей лиану джунглей, – в тёмную глубину Омута. Они подолгу плескались, смеялись и секретничали. Шелковистые роскошные зелёные кудри Омута были прекрасны, и Муза очень любила играть ими.

Может быть, Омут здесь и ни при чём, но в это время Муза страстно увлеклась рисованием. Это не удивительно, однако поражало нас то, что на всех её бесчисленных рисунках возникал единственный сюжет – танцующая девушка. Сначала это было очень символично-схематично. Но даже в этих первых набросках удивляло чувство лёгкости, порыва, свойственного танцу самой Музы.

Она не просто танцевала, а жила танцем. Вскоре её повели в Большой театр на балет. Когда начался «Танец маленьких лебедей», она вышла в проход и вдохновенно импровизировала до конца танца.

Омуту рисунки Музы не нравились. Он сердито ворчал: «Не живая она у тебя, не живая! Не так ты делаешь!» Затем они начинали беситься, и понять что-либо уже было невозможно.

Однажды ночью меня разбудила тихая музыка. Через открытую форточку к русской печке потянулся лунный луч. На этом луче, но не вдоль него, а наискосок, танцевала девочка, coвсeм голенькая, сперва я подумал, что это Муза. Я был испуган: боялся, что она упадёт. И не понимал, как можно удержаться, да ещё танцуя наискосок на луче. Тут я услышал голос Омута: «Вот теперь подходяще. Действительно живая! Будешь сестрёнкой моей любимицы. Имя тебе – Аллочка-Русалочка».

Музыка затихла. Всё исчезло. Я крепко уснул.

Когда я проснулся, было семь утра. Муза, завернувшись в одеяло, спала за столом. Я осторожно подошёл и увидел рисунок, который потряс меня. Это была та девочка, которая привиделась мне ночью. Невозможно было освободиться от чувства, что она живая и танцует не вдоль луча, а наискосок. Осторожно взяв Музу на руки, понёс её к постели, но она проснулась, обвила мою шею, поцеловала меня и радостно засмеялась. Потом выскользнула из моих рук и с возгласом: «Бегу к Омуту!», умчалась, как обычно, голышом. Сопровождать себя она разрешала только Пальме.

Пока она купалась, я ждал её неподалеку, чтобы растереть махровым полотенцем. Она и Омут меры не знают. Увещевать их бесполезно. Вылезает, трясущаяся, посиневшая, вся в пупырышках гусиной кожи, но в этот раз творилось что-то непонятное: голоса Омута, Пальмы, Музы я прекрасно знал. У меня вообще очень хорошая память на голоса. Теперь я очень ясно слышал голос ещё одной девочки.

А когда мы вернулись в дом, Аллочка-Русалочка исчезла из альбома. Там остался только луч, но зато у Музы появилась сестрёнка.

Муза и я смотрели в глаза друг другу, взявшись за руки. И я пытался что-то вспомнить. Она помогала мне. Не удалось.

Тогда я решился спросить:

– Если это произошло, то меня ждут гораздо более трудные испытания?

Муза помолчала. А затем тихо произнесла:

– Я не покину тебя.

Я молчал.

Лес исчез. Змий, Муза и я шли по горной тропе. Внизу, на довольно крутых травяных склонах, паслись коровы. На шее каждой из них мелодично позванивал колокольчик, каждый на свой лад. Эта музыка удивительно сочеталась со всем, что я видел.

– Идём по Тропе Романтиков, – промолвил Змий.

Вдруг перед нами открылась великолепная скала. У её вершины Природа, словно отдёрнув каменный занавес, создала обрамлённое могучими складками необъятное полотно. Сероватый, как пасмурное небо, камень был почти совсем ровным. На этом каменном полотне мы узнали картину пылян…

^* И сын, и внук: отсюда имя - Сынук.

В облегающем трико
Пута – Ница: ко-ко-ко.
Три ко-ко и семь ко-ко.
Жить на свете не легко!
Три ко-ко и семь ко-ко.
Жить на свете не легко!
А во Тьме Вам лучше что ли?!
Тьма: во мне так много воли!
Власти Тьма вверху веками…
Манит всех!  Почти все,
Посудите, мухи словно,
На навоз. Здесь Власть огромна!
А внизу Власть Тьмы клубится.
Гляньте: хороши ли лица?!
Бедность, вроде, не порок…
От чего ж хохочет Рок?
Не разлей водою, чтобы
Тьма и Свет дружно, без злобы
Жили радостно на свете.
Нужно что такое Дети?!
Закаляя Душу, Тело
Светло, весело, умело,
Всё не путать, а пытать,
Помня, что Природа – Мать.
Мамочка – Земля от бед
Плачет много-много лет.
Ждёт героев она, Вас.
Не проспите. Пробил час!
Три ко-ко и семь ко-ко.
Быть Героем не легко.
Не легко, но нужно очень!
Вот уже, как звёзды  очи!

Нам кажется,  что нет на Свете чар,
Что Белый Свет не бел и очень стар,
Нам чудится, что чудеса – лишь сказки…
Но, приглядитесь: веселы их глазки!

Разве не чудо: дружит кот с собакой
Так нежно, верно?! Нам бы так, однако.
Всё в мире тяготеет ко всему,
А он бездушен?! Это не пойму.

А Мысль?! Она летит быстрее света!
Из всех чудес  чудесней чудо это!
А самое святое из чудес –
Насилья минимум везде, во всем… воскрес!

В нем Истины и Счастья чудный ключ.
Чудесный  Мир и вечен, и могуч!